А затем она почувствовала взрыв боли под ребрами, из-за которого из неё вырвался крик. Гримнир дважды ударил её в правую почку – быстро, отчего по её телу прокатились волны тошноты.
И всё же Диса не упала.
С бессвязным криком ярости девушка вывернулась из его хватки и нанесла удар с размаху, с оттяжкой. Она вложила в него всё: каждую частичку ярости и страха, всю боль, причиненную ей за короткую жизнь, каждую пролитую от горя слезу. Всё это она вложила в костяшки пальцев левой руки, что врезались ему в переносицу. Она почувствовала, как хрустнул хрящ. Голова Гримнира откинулась назад, а из его ноздрей вниз по подбородку потекли струйки чёрной крови, густой и пахнущей мокрым железом. Но когда он оправился от удара, улыбка зверя стала шире, а губы обнажили острые жёлтые клыки.
Откуда-то сзади Диса услышала зловещий голос той ведьмы, Халлы:
– Скрелинг! Стой…
Если Гримнир и услышал её, то не подал виду. Его глаза не метнулись в ту сторону, а кровавая улыбка превратилась в оскал. Его свободная рука юркнула вперёд и злобно сжалась на шее Дисы.
Она задёргалась, ожидая резкий поворот смерти.
И всё же не прекращала бороться. Но, прежде чем она успела бы просто занести руку для последнего, бесполезного удара, Гримнир со смехом опередил её резким движением головы вперёд и ударил по лицу твердыми костями своего лба.
Диса услышала глухой хруст удара, а потом её мир стал белым и безмолвным и всё исчезло.
4
Она просыпается под запах дыма и пепла и под тепло потрескивающего огня. В рваной кольчуге её конечности кажутся тяжёлыми, бесполезными и уставшими после боя. Тёмные волосы обгорели; серебряные бусы и костяные амулеты давно превратились в шлак и уголь. Лицо измазано в крови. Она касается его и чувствует открытую кость под кончиками тянущихся пальцев. В том месте свисает лоскут кожи на тонкой нити плоти. И её сердце разрывается, потому что она понимает, что это – татуировка ворона, появившаяся у неё с самого детства и растущая с каждым годом по мере того, как она становилась женщиной. Это знак её народа. Знак её личности. И его содрало лезвие ножа какого-то псалмопевца. С чрезмерной осторожностью она тянет татуировку на себя и держит в руках.
Теперь это мёртвая бледная кожа и безжизненные чернила. Но они хорошо ей послужили и потому заслуживают большего, чем бездушная могила. Она торжественно кладёт татуированную часть своего лица в один из тысячи горящих неподалёку костров. Кусок плоти медленно превращается в пепел; загнанный ворон улетает ввысь на крыльях из чернил и мечтаний. Он поднимается в огненные небеса, чтобы присоединиться к пожару Рагнарёка.
Девушка вздыхает и встает на ноги, уже скучая по бесплотной части себя, которую воплощал ворон. Без него она лишь плоть, кости и грязь – как и все окружающие её трупы. Они лежат среди горящих обломков Храфнхауга. Бледные и окровавленные гёты переплетаются с бородатыми данами и темноглазыми шведами, их рваные плащи-нарамники украшены крестом Пригвождённого Бога. У неё нет слов. Тяжесть сломанного копья давит на грудную клетку. Она не помнит, как оно туда попало и в чьих руках было; непонятно, кто из этих жалких мёртвых ублюдков засадил железную головку глубоко ей в кишки. То, что это не приносило никакой боли, было одновременно и облегчением, и беспокойством.
Девушка крепко сжимает расколотые остатки древка копья, ковыляя от разрушенных ворот по улицам, которые знает с детства. Несмотря на жару, голая кость на её лице вся заледенела. Девушка стирает кровь. Недалеко от центра деревни, где рухнул великий камень рун, стоявший со времен ее предков, она видит жуткое зрелище: из-под обломков поднимается гигантский крест, а к нему пригвождён бледный человек с волосами цвета молока, раскинув руки, словно желая обнять страдания мира. Он смеется над собственной агонией, бормоча:
Это Миклагард, где короли были в пурпуре,
А на улицах просили милостыню;
Наши клятвы нарушили, хоть и клялись на Кресте,
Когда псы святого Марка просили платы.
Девушка поворачивает древко копья и вытаскивает окровавленное оружие из бока. Она перевязывает рану куском ткани, хоть та и не причиняет ей боли, а затем взбирается на груду обломков и касается белой ноги висящего человека. Он перестаёт смеяться, когда смотрит на неё сверху вниз, в красноватых глазах отражаются безумие и жажда смерти. Кивнув, она вонзает сломанное копьё ему под ребра.
Он умирает с содроганием и долгим протяжным вздохом…
Девушка, пошатываясь, выбирается из-под обломков и идёт дальше, мимо худого бородатого мужчины, который роняет древний меч, призывает на помощь своего Пригвождённого Бога и хватает кусок рваной железной цепи. Им он начинает сдирать кожу со своего узловатого позвоночника. С каждым ударом он выкрикивает: «Eloi Eloi lama sabachthani?»
Девушка поднимает меч, который уронил так называемый святой человек, – длинное лезвие, выкованное гномами, отражает жестокий свет небес. Она уже готова сразить этого безумца, когда её внимание привлекает какое-то движение. Она поворачивается. Приближается знакомая фигура, сутулая и кривоногая, тот самый защитник Храфнхауга. Человек в плаще. Он раздет по пояс и обливается потом, таща за собой груженую тележку, содержимое которой скрыто залитым кровью холстом. Девушка хочет отругать его за эти разрушения, но её голос заглушает вой ветра над полем боя. Вместо этого она наблюдает, как он останавливается у груды трупов, пинает их в стороны и вытаскивает из-за пояса топор. Потом наклоняется, отрубает головы, берёт за волосы и кладёт в тележку. Девушка подходит ближе.
Он улыбается ей и подмигивает, когда отодвигает холст, чтобы открыть гору отрубленных голов. Сотни. Знакомые лица смотрят на неё мёртвыми, остекленевшими глазами. Она видит старую Колгриму рядом с молодой Брингерд, её чернильный ворон ещё не успел высохнуть; Хредель там со своим сыном Флоки; оба Бьорна, Сварти и Хвит – Чёрный и Белый; там лежит и Ауда вместе с жестокой Сигрун, черты лица которой кажутся суровыми даже в смерти. Поверх остальных покоится незнакомое для неё лицо – более суровое, чем у Сигрун, с пепельными волосами и глазами, бледными как зимнее небо. Но боится она совсем не лица. С её губ непослушно слетает имя: «Ульфрун». К ней девушка резко испытывает… любовь? Любовь дочери к матери? Или это вина? Та, что возникает из-за осознания того, что Ульфрун заменила мать в глазах этой девушки?
Человек в плаще бросает другие головы поверх кучи, задевая голову женщины. Она скатывается и падает прямо у ног девушки. Та осторожно поднимает её и возвращает в тележку.
– Нам надо идти, птичка, – кряхтит Человек в плаще, указывая топором в ту сторону, откуда пришёл. – И поживее, или он найдёт тебя.
Девушка поворачивается и шагает в указанном направлении, меч позади неё прочерчивает борозду в земле.
– Не будь идиоткой, помойная крыса! – кричит он ей вслед.
