Диса поставила корзину, выпрямилась и расправила плечи – с намёком на вызов.
– Я вернулась в милости, – ответила она. – И я требую своего по праву, как избранная жрица Человека в плаще.
– Пусть Боги свидетельствуют, – кивнула Сигрун Ауде, которая забрала факел у Бьорна Хвита и отнесла его Дисе. Женщина изогнула бровь при виде лица Дисы, когда передавала огонь. В ответ на невысказанный вопрос сестры Диса едва заметно пожала плечами. Она повернулась к погребальному костру, пропитанные маслом поленья которого были покрыты капельками влаги; тело на нём выглядело таким маленьким, почти детским.
– Колгрима Гудрунардоттир! – сказала девушка. – То, что было твоим при жизни, я, Диса Дагрунсдоттир, теперь забираю себе! Все твои долги теперь принадлежат мне! Как и все твои богатства теперь принадлежат мне!
Диса подняла факел выше, и пламя ослабло.
– Услышь меня, Спутанный Бог, о хитроумный Локи! Будь свидетелем, о Имир, владыка великанов и повелитель льда! Я освобождаю Колгриму Гудрунардоттир из тюрьмы её плоти и посылаю вам! Она Дочь Ворона, жрица Человека в плаще… пусть её имя повторяют от стен Асгарда до оград Хельхейма!
Диса опустила факел в центр костра. Хоть дерево и было пропитано маслом, оно зажглось не сразу. Брёвна потрескивали и трещали, в глубине плясали голубые языки пламени. Диса огляделась, не зная, что делать. На помощь ей пришла Ауда. Она выхватила факел у одного из зрителей и понесла к погребальному костру.
– Колгрима Гудрунардоттир! – сказала она, добавляя больше пламени в костёр.
И всё же огонь дрожал и шипел.
Флоки собрал больше факелов и передал их Дочерям Ворона, пока Чёрный Бьорн принёс жаровню с углями из Гаутхейма. Затем, одна за одной, женщины с татуировками ворона шагали вперёд, поджигали факелы углями и несли к погребальному костру. Каждая добавляла к огню свой голос: «Колгрима Гудрунардоттир!»
Сигрун подошла последней.
Погребальный костёр теперь по-настоящему пылал, пламя жадно пожирало дрова и их земную ношу. В ночное небо поднимался дым. Сигрун зажгла факел. Она медленно подошла к краю этого адского пекла. Отблески света отражались от навершия её меча, от серебряной проволоки на его рукояти и чеканки на ножнах, от тусклых колец её кольчуги; на серебряных бусинах, вплетенных в её седые локоны, сиял красноватый отблеск огня, когда она подошла и бросила факел в сердце погребального костра.
– Колгрима Гудрунардоттир, – сказала она тихим, полным скорби голосом. – Скоро свидимся, сестра.
Затем Сигрун сказала что-то ещё, но слишком тихо. Даже Диса, что стояла ближе всех, ничего не разобрала за треском полений. Но когда она снова подняла взгляд, то наткнулась на тёмные, злобные глаза Сигрун – они заставляли дрожать даже самых бравых воинов. Диса чувствовала её недовольство, хоть и не понимала, чем его заслужила; она чувствовала её злобу, зависть и отвращение. И теперь Диса точно знала то, о чём только догадывалась: будь у Сигрун возможность, она вернулась бы в день её рождения и держала бы стонущее существо из матки своей дочери в ведре с водой до тех пор, пока то не перестало бы шевелиться.
Но Диса Дагрунсдоттир больше не была стонущим существом. Она больше не была сиротой без матери, очередным голодным ртом. Боги выделили её. Покров одобрения Человека в плаще зажёг пожар в её груди. И от веса его ножа её позвоночник будто налился сталью. Она встретилась взглядом с Сигрун, её голубые глаза были такими же яркими и холодными, как лёд.
– Скажи мне, – попросила Диса, когда Сигрун наклонилась ближе. – Скажи как женщина женщине, почему ты так меня ненавидишь?
Улыбка Сигрун была оскалом хищника. Она сжала руку внучки так сильно, что затрещали кости, и заглянула в синяки в глубине её глаз. Диса не дрогнула; вместо этого она издала рычание Гримнира и скривила губы в той же манере.
– Ты не женщина, – ответила Сигрун. – Пока что. Всего лишь глупое дитя. Наслаждайся этим вечером, потому что ты его заслужила своими речами. Но завтра начнётся твоё настоящее испытание.
Старуха обняла Дису безо всякой теплоты и на глазах у всей деревни поцеловала внучку в щёку.
– Пусть потом не говорят, что я не дала тебе шанс, – прошипела Диса. – Я вижу тебя насквозь, ведьма, и будь уверена, что он тоже тебя видит.
Сигрун разорвала объятия с непроницаемой маской на лице.
– Я на это надеюсь, – ответила она. – После всего, что я для него сделала, чем я ради него пожертвовала… надеюсь, Человек в плаще видит меня так же ясно, как его повелитель, Спутанный Бог.
И на этом Сигрун повернулась и ушла. Диса потеряла свою бабушку из виду, когда жители деревни собрались у Вороньего камня, и девушка ломала голову над смыслом сказанного.
Остаток вечера прошел как в тумане. Звучали песни и тосты, поздравления и вопросы. Диса помнила, как Бьорн Хвит поднял её на свои широкие плечи, чтобы она могла поместить сосуд, который дала ей Халла, в нишу на вершине Вороньего камня; она помнила, как передала свитки ярлу Хределю, который уже успел напиться. Острая боль от того, как Ауда вправляла сломанный нос, контрастировала с мягким, но ощутимым вкусом медовухи, настоянной на коре Беркано. От усталости девушка стала более раздражительной, но даже она замолчала, когда затянувшийся спор между ярлом Хределем и Флоки перерос в драку. Двое Бьорнов разняли отца и сына; Хредель продолжил пить со своими воинами, а Флоки ушел с Эйриком Видаррсоном и его братом Ульфом.
– В чём дело? – спросила Диса. Она сидела с Аудой и Хрутом, наблюдая, как умелый Аск вытатуировал руну кеназ на плече своей дочери Каты, которая займёт законное место среди Дочерей Ворона, чтобы их снова было двадцать четыре. Та ругалась и пила медовуху чашу за чашей, хоть и была на год младше Дисы. – Ни разу не видела, чтобы Хредель или Флоки даже ругались.
Ответил ей Хрут. Он сделал большой глоток эля и вытер пену с усов рукавом своей туники.
– Парень хочет уйти и заслужить себе бороду, – сказал он. – И кто посмеет его обвинить? Он уже взрослый, Имир его подери.
Аск остановился, вытер кровь с костяной иглы, которой рисовал на коже дочери, а потом смазал её пастой из чёрной золы, яри и дубового галла.
– Скоро всё это будет неважно, – сказал он, а потом повернулся к дочери. – Не дёргайся. Уже почти готово.
– Почему? – нахмурилась Диса.
– Фимбулвинтер.
– Ну вот, началось, – сказал Хрут, покачивая головой. Ауда улыбнулась.
Фимбулвинтер, как знала Диса, – это бесконечная зима, предвещающая явление Рагнарёка и конец мира.
– Думаешь, это станет Великой зимой?
Аск замер, а потом махнул кончиком испачканной чернилами иглы.
– Смейся сколько хочешь, брат, но весенней оттепели нет уже третий год. Поверьте, грядёт конец! Время огня и крови! Поэты звали это Волчьим веком – братья будут сражаться и убивать, а потом наступит конец света.
