Даже Ката искоса глянула на своего отца. Хрут и Ауда переглянулись, и оба пожали плечами.
– Разве это важно? – сказала Ауда. – Норны, эти жуткие сестры, что плетут судьбы людей, измерили и определили наши жизни. Всё хорошее или плохое, что нам предвещали Боги, норны плетут на ткацком станке ещё при нашем рождении. К чему беспокойства? Если нам суждено стать свидетелями Сумерек богов, этого не изменят ни заламывания рук, ни пение псалмов.
– К тому же, – добавил Хрут, – она узнает, так ведь?
Диса подняла взгляд и увидела, как на неё уставились четыре пары глаз.
– С чего бы?
– Человек в плаще точно должен предупредить тебя о таком, – ответила Ауда.
Диса нахмурилась. Что-то из сказанного взбаламутило котёл её воспоминаний, что-то из едва услышанного – хриплый голос мягко напевал…
Бесконечная зима подходит к концу. Волк, чьё имя Насмешка, следует по пятам за Солом, что ведёт Колесницу Солнца! Скоро Змей начнёт извиваться! И Дракон…
Диса закрыла глаза.
Громко ревёт Гьяллархорн над берегами Мидгарда,
А Ёрмунганд корчится в праведном гневе;
Иггдрасиль дрожит до самых судьбоносных корней;
И воет жуткий Волк, сбрасывая цепи.
Теперь с Востока, над морскими волнами,
Идёт Нагльфар, корабль мёртвых,
А на Юге освободились ётуны;
На их мечах сияют огни бойни.
На поле Вигрид встретятся враги;
Волк и Змея против сынов Асгарда;
Обрушиваются каменные утёсы, бушуют бесы;
Герои ступают к Хельхейму; Мидгард расколется.
Солнце почернеет, земля опустится в море;
Жаркие звёзды закружатся в небесах;
Яростно валит пар и растёт жизненное пламя,
Пока огонь не взметнётся над самим Иггдрасилем.
Из-под дракона идёт тьма,
Нидхёгг выползет из корней Ясеня;
Против восточного короля, спасителя в терновом венке,
В зубах он несёт гибель всего человечества.
По Гаутхейму пронёсся ледяной ветер; пламя в яме задрожало, будто мимо прополз какой-то жестокий и хитрый ётун, видимый только богами. Диса открыла глаза и увидела, как на неё уставились десятки лиц со смесью восхищения и страха.
Аск прокашлялся и ткнул брата под рёбра.
– Я же говорил!
Ауда наклонилась ближе.
– Ты вернулась с даром прорицания, сестра? Аск говорит правду? Грядёт Фимбулвинтер?
Девушка покраснела до ушей и отмахнулась от Ауды.
– Это всего лишь висы, – проблеяла она. – Их пела Колгрима, вот и всё. Ничего такого.
– Я никогда от неё такого не слышала, – сказала Ауда нахмурившись.
– Я тоже, – добавил Хрут.
– Это не Колгрима, – подала голос Сигрун из другого конца комнаты. – Это я тебе пела, а до тебя – твоей матери, хоть я и удивлена, что ты помнишь. Это слова из «Идуннарквита Брагадоттонар», предание Идунн, дочери Браги, первой из нашего рода.
Сигрун глотнула медовухи из своей чаши, а потом махнула в сторону сестёр, Беркано и Лауфеи.
– Во времена Идунн мы были как они: изгои из десятка кланов-гётов, бежавших из дома из-за войны, эпидемии и преступлений, что требовали кровавой расплаты – вереглид. Такими и нашёл нас Человек в плаще – ведьмы, беженцы и сломленные люди, живущие в нищете, как крысы. Наверное, он убил бы всех нас, если бы его не переубедила Идунн. Она умоляла его о пощаде, а взамен поклялась, что будет служить ему, как и её дочери. Так и появился наш договор – одна жрица, случайно выбранная из потомков Идунн, служит ему до самой смерти. Он больше никому не позволял смотреть на себя. Он выделил нам землю, а Идунн дала нам имя от Вороньего камня. Мы стали Вороньими гётами Храфнхауга.
Сигрун снова сделала глоток, на этот раз больше.
– Но со временем мы забываем. Человек в плаще уже много лет не зажигал огонь войны. Моя мать рассказывала, что в её детстве Вороньи гёты каждый сезон шли вперёд – к границам наших земель, чтобы отразить шведов или норвежцев. Мы уже давно не видели фигуру в волчьем плаще и костяной маске, крадущуюся по краям наших стен из щитов.
– Ты сомневаешься, что он существует? – спросила Диса. Она почувствовала на себе взгляд Сигрун, горячий и острый как копьё; девушка заглянула через плечо и увидела высокие скулы своей бабушки с выцветшей татуировкой и сощуренные глаза. Все затаили дыхание, ожидая подгоняемого элем спора.
– Я знаю, что он существует, дитя, – спустя некоторое время сказала Сигрун. – Я видела его – тень среди деревьев, ночной бродяга под нашими стенами. Нет, Человек в плаще существует. Но я сомневаюсь, что ему есть до нас дело.
– Есть, – тихо ответила Диса, чтобы убедить скорее себя, чем других. – В своей манере, перенятой от своего народа, но есть.
– А мы – не его народ? – вздёрнула бровь Сигрун.
Девушка почувствовала, как подобралась к краю древних тайн Гримнира.
– Он бессмертный вестник Спутанного Бога, и это не просто красивые слова, не мне говорить, что он не похож на нас. Мы – не его народ.
Сигрун пожала плечами, но осталась при своём мнении.
– И что она значит? – вставила Ауда. – Эта песня?
– То, что ты слышала. У Идунн правда был дар пророчества, и она предвидела, что миру придёт конец. Она увидела Рагнарёк.
– Ну вот, – прошипел Аск. Ауда в ответ лишь грозно нахмурилась.
Внезапная тишина продолжалась, такая же холодная и хрупкая, как плёнка льда на луже. Ещё немного… и тогда выругался Хредель.
– Имир вас побери! Ведьмы со своими пророчествами! Спойте мне про медовуху и девок или убирайте свои чумные туши из моего дома!
Такое высказывание вызвало раскаты смеха. Беркано, пошатываясь, выпрямилась – нежная Беркано, её лицо светилось от огня и медовухи. А затем она хлопнула в ладоши.
– Я знаю несколько песен, – невнятно произнесла она. – Слушайте, жалкие гёты!
И прежде чем многострадальная Лауфея успела вмешаться, Беркано схватила лиру и сумела наиграть мелодию, подпевая таким же пронзительным голосом, как у кошки во время течки:
Вчера мне снился сон
о шелках и мехах…
Но случайно или намеренно, результат был тем же. Покров злого рока сорвался; постепенно возобновились разговоры, как и резкий смех мужей и просьбы принести эля и медовухи.
