– Да, – ответил Гримнир, наклоняясь вперёд, чтобы ткнуть пальцем в Хределя. – Твой папаша был настоящим мужиком! Если бы норвежцы убили тебя, – махнул рукой Гримнир, – значит, такова воля Странных сестёр, норн. Он бы зачал больше сыновей.
– У меня нет такой привилегии, – с горечью сказал Хредель.
– А при чём здесь я, скотина? При чём здесь твой парень? – Гримнир указал на Дису. – Она говорит, ты с ним нянчишься, это правда?
Диса покраснела и отвернулась.
Взгляд Хределя затвердел.
– Она болтает невесть что.
– Неужели? – Гримнир откинулся на спинку кресла и повернулся ко всем собравшимся. – Эта птичка врёт, когда говорит, что сын ярла избалован?
Все зашептались. Но вперёд выступила Сигрун.
– Нет, лорд.
Хредель рыкнул и бросил обвиняющий взгляд на старуху – ту, что недавно пыталась пролить его кровь. Сигрун стойко посмотрела ему в глаза.
– По нашим обычаям, на пороге зрелости юноша может отрастить бороду только после того, как ощутит тёплый кровавый дождь ненастья Одина. Флоки уже далеко за восемнадцать, а он по-прежнему безбород.
– С какой стати мне выбирать безбородого молокососа в качестве ярла моей деревни? – фыркнул Гримнир. – Я похож на идиота?
Хредель вскинул взгляд и с подозрением сузил глаза.
– Мантия ярла передаётся по наследству, – сказал он, – от отца к сыну.
– Да, от отца к сыну, – ответил Гримнир. – Но только с моего разрешения и только в том случае, если я считаю сына достойным. Договор предельно ясен. Я выбираю, кто сидит на этом месте, а не ты! – Гримнир ударил по подлокотникам. – Это подарок, и я выбираю, делать его или нет! Думаешь, кровь в твоих жилах благородна и чиста? Что тебе и твоим сыновьям суждено стать ярлами? Ха! Дед Квельдульфа пас свиней, прежде чем я выбрал его! – Гримнир искоса посмотрел на Дису. – Вот о чем я говорил, птичка. Вы забыли даже то, что написано в этом треклятом договоре!
– Что станет с моим сыном, если ему нельзя следовать по моим стопам? – сказал Хредель. – Я всю жизнь готовил его к волчьей мантии. Я защищал его, учил читать руны, приносить жертвы и находить мудрость; я научил его тому, что мы чтим договор.
– И ты пытался найти ему жену, да, хитрец? – ухмыльнувшись, Гримнир перевел взгляд с Хределя на Дису.
Девушке хватило ума не поддаться на провокацию.
– Всё это не важно, если его отправят подальше и забудут.
– Тогда надо было подготовить его к внешнему миру! – рыкнула Сигрун.
Гримнир коснулся края своей костяной маски.
– Карга права. Вот же Имирова кровь! Где твоя воля? У тебя полно псов! Хочешь вернуть крысёныша? – Гримнир махнул рукой в толпу воинов ярла. – Пошли кого-то из них, хватит доставать меня!
– Я пойду, – внезапно сказала Диса. Гаутхейм, как толстое покрывало, накрыла тишина. Сигрун прищурилась, Хредель презрительно фыркнул. Но Гримнир… Гримнир потёр навершие своего ножа, размышляя и просчитывая. Он знал, что движет девушкой – и это было что-то большее, чем привязанность к Флоки. Она, как и он, не знала битв. – Ты сам сказал, что пора воспользоваться тем, чему ты меня научил. Пошли меня за Флоки и остальными.
Хредель не смог сдержаться. Ярл рассмеялся и потряс головой.
– Ты? Наверняка ты сама его на это и уговорила.
– Он взрослый человек, даже если ты того не видишь! – рявкнула Диса. – Ему не нужны мои советы.
– Сварти, – сказал Хредель, поворачиваясь к мрачному гёту. – Я буду тебе благодарен, если ты выберешь хороших ребят и вернёшь мне сына.
Лицо Бьорна Сварти ничего не выражало, когда он повернулся от Хределя к брату, Бьорну Хвиту, а потом к Человеку в плаще.
– Ты разрешаешь?
– А ты быстро соображаешь, – хмыкнул Гримнир.
– Тебе нужно его разрешение? – зашипел Хредель. – Я тебе не ярл, пёс?
Гримнир поднялся на ноги; он нависал над собравшимися, его тень увеличивалась из-за развевающегося плаща и резных рогов. Его глаз сверкнул из глубин волчьей маски, когда он резко вынул свой нож.
– Ярл? Ты никто, свинья! – заорал он. – Пьянчуга и придурок! Я забираю у тебя волчью мантию! Если считаешь, что это жестоко и нечестно… тогда доставай меч и мы решим это по старинке!
Хредель заморгал, шмыгнул носом и опустил глаза под ноги, его руки дрожали.
– Так я и думал, помойная крыса! – Гримнир свирепо осмотрел присягнувших ярлу, а потом всю толпу жителей деревни, наблюдавших за этим зрелищем. – Кто-нибудь из вас смеет оспаривать мое право сидеть на этом месте? Вперёд, свора! Подойдите ко мне или держите языки за своими гнилыми зубами!
На мгновение показалось, что Хрут вот-вот шагнёт вперёд, но его остановила рука сородича. Аск покачал головой.
Успокоившись, Гримнир сел, а потом кивнул Дисе.
– Иди за ним, птичка, – сказал он. – Я встречу этого Флоки и решу, достоин ли он носить мантию отца.
13
Диса покинула Храфнхауг в холоде ещё перед рассветом.
Прошлая ночь была не самой радостной. Под крышей Гаутхейма не пели песен, пьяные гёты не сочиняли небылиц, никто не предлагал помериться силами или умом. А те, кто пили, делали это в гробовой тишине и задумчивости.
Хредель ушёл, не в силах выносить позора. Некоторые из воинов остались ему верны и последовали за ним – Аск и Хрут в том числе. Дочери остались в зале угождать Человеку в плаще, хоть и обходили Дису стороной. Гримнир сидел на кресле и наблюдал за всеми. Только Беркано – мягкая, глупая Беркано – посмела подойти к нему. Её сестра Лауфея стояла чуть позади, пока Беркано садилась ему в ноги и предлагала рог медовухи с травами. Гримнир понюхал, кивнул и слегка приподнял маску. Он осушил рог за три глотка, причмокнул и отдал рог обратно.
– Да, – сказал он, – вы, гёты Выдры, умеете варить медовуху!
– Ты знал наш народ? – спросила Беркано, оглядываясь на сестру.
Гримнир откинулся на спинку стула, переводя взгляд с Беркано на хмурую Лауфею.
– Я охотился на норвежцев, которые выжгли вашу деревню, – сказал он, а затем приподнял пояс и немного повернул скальпы. Он выбрал один и показал на него сёстрам – с него всё ещё свисала рыжевато-золотая шевелюра и куски усохшей кожи. – Это их вождь, чернозубый хвастун, Орм Топор, так он себя называл.
– Я помню его, – задрожала Беркано… и вспомнила крики; они эхом отдавались сквозь года, звуки стали, рассекающей плоть, мольбы о пощаде; а в центре всего этого – безжалостный смех человека, кто был повинен во всем этом. Он был огром – кровожадным и грубым, от него воняло потом, кровью и фекалиями. Она снова почувствовала влажную слизь его языка; смех, когда он насиловал её, а потом передал следующему. Она не сопротивлялась. Она не кричала, потому что была уверена, что эти железные мужчины и их господин-огр уйдут быстрее, если она не будет шуметь. Они больше не причинят вреда ни ей, ни её матери, ни её сёстрам… – Я помню.
