– Девять на девять и снова на девять? – Арнгрим встретился с алым взглядом Конрада, его глаза имели тот же оттенок, что и луна. – Это семьсот двадцать девять, милорд.
– Неправильно, – ответил Конрад, показывая на лунное затмение. – Это сейчас.
Халла подогрела вино и травы в медном котле, а потом вылила кипящую смесь в два рога. Один она отдала незнакомцу в плаще, который сел у дверей. Его здоровый глаз осмотрел разбросанные сокровища и трофеи и остановился на троне Гримнира. Халле показалось, что она уловила огонёк презрения.
Троллиха села на своё обычное место. Она медленно пила, слушая, как незнакомец потчевал её новостями из далёких стран, составляла приятную компанию и соблюдала правила гостеприимства, чтобы гость скоротал холодную зимнюю ночь. Он рассказал о поражении немецких крестоносцев при Отепи в Эстонии и последующем призыве о помощи; он рассказал о большой армии последователей Белого Христа на юге, которые намеревались вернуть земли, называемые Утремер.
– Я не понимаю их обычаев, – сказал незнакомец, качая головой. – Они проедут полмира, чтобы умереть на голой скале, потому что верят, что там был их Пригвождённый Бог, но отказываются помочь сломленному у их ног человеку.
– Мир совсем не такой, каким я его помню, – кивнула Халла.
– Да, непроходимый лес, – ответил незнакомец, сверкнув глазом. – Мирквид, тёмный лес, тянущийся от рассвета до заката. Я хорошо помню этот мир. Теперь он потерян, забыт всеми, кроме нас с тобой.
Больше часа незнакомец и Халла обменивались историями, воспоминаниями о песнях и деревьях, о смеющихся духах и о тёмных делах, совершённых безлунной ночью, когда род человеческий осмелился проникнуть под изумрудные ветви Мирквида.
Наконец после трёх рогов вина незнакомец замолчал. Время спокойно текло, а затем:
– Ты знаешь меня, дочь Ярнвидьи? – спросил он, ставя пустой рог рядом с собой.
– Мне говорили о твоём прибытии, и я знаю о твоём облике, – ответила Халла. – Серый Странник; Бог-Ворон; Бог повешенных; повелитель щита, сородич асов. Твоих имён не перечесть. Но также я знаю, что этот облик, эти имена… они не твои. Они были выбраны для тебя.
– Значит, ты считаешь меня марионеткой? Никчемным нидингом?
– В какой-то мере все мы марионетки. – Халла тоже отложила рог. – Мы пляшем и прыгаем на этой сцене, играем роль, которую нам со смехом выдали боги. Играем до тех пор, пока они не захотят обрезать нити. И тогда мы больше не марионетки. Я наблюдала за многими подобными пьесами, незнакомец, но твоей я не знаю.
– Разве? – ответил он. – Хоть у тебя и маленькая в ней роль, ты часто присоединялась к хору:
Когда сочтены годы, девять на девять на девять,
И снова смрад войны веет как дыханье дракона;
Когда Фимбулвинтер скроет бледное солнце,
Чудовищный Змей будет корчиться в ярости.
Сколль громко воет на игрушку Двалина.
Оковы разорвутся, и волк вырвется на свободу;
Тёмнорылый пожиратель скакуна, несущего свет.
И в объятиях Венерна земля расколется на части.
Из великих глубин, из вод поднимается курган,
Каменный зал Арана, где обитает
Отродье Ёрмунганда, Злостный Враг,
И гремят его жуткие кости, и предвещают конец.
Волк сразится с Волчицей в тени Ворона;
Век топора и век меча, когда День перейдёт в Ночь.
И сыновья Имира будут плясать, когда Гьяллархорн
Ознаменует гибель народа Пригвождённого Бога.
Халла сузила свои мутные глаза.
– Но это не твои висы, так ведь? Как и не твой сюжет. Кто ты под своей маской, если не дурак, которого заманили в ловушку и заставили танцевать?
Незнакомец рассмеялся.
– Да уж, заманили. Я был брошен, словно мусор, на Дороге Пепла, где переплетенные ветви Иггдрасиля пронзают Девять Миров. Там меня и нашёл учитель, сломленного и умирающего. Он дал мне новую цель, одолжил мне свою хамингью, свою удачу. Он доверил мне сюжет своей пьесы, и я посмотрю, как её сыграют. – Незнакомец поднялся на ноги, подошёл ближе к огню и протянул руки, чтобы согреть пальцы. – Но у меня есть острая проблема. Время пешек подошло к концу. Пора выводить на сцену главных игроков. Я уже нашёл Волка, Волчицу и драгоценный День, который уступит место Ночи. – Он оглядел дом. – Я даже нашёл сыновей Имира, готовых танцевать, а Злостный Враг ждёт своего часа. – Незнакомец повернул голову и смерил Халлу злобным взглядом. – Но, похоже, у меня на одну марионетку больше, нидинг.
– Возможно, – сказала Халла и встала. – Возможно, пора мне присоединиться к твоей публике.
Незнакомец задумался, но потом помотал головой.
– Не думаю. Публике нельзя столько знать о пьесе. А ты знаешь больше, чем говоришь, так ведь? Да, я вижу это в огоньке осознания в твоём взгляде, дитя Мирквида. Ты знаешь, откуда я пришёл. И если ты вовремя прошепчешь слова не в те уши, то испортишь мой сюрприз.
– Нет, если у нас одна цель, – сказала Халла. – Разве мы не хотим одного и того же? Исполнения пророчества? Увидеть конец правления Пригвождённого Бога и возрождение древности? Если только… – она резко повернулась, её молочные глаза превратились в щёлочки, – …если только эта пьеса совсем не об этом.
Халла вспомнила Глаз Мимира; приз, за который боролись два волка, – это всё ложь.
– Пророчество, – медленно проговорила она, отходя от незнакомца, – пророчество – это ложь, верно?
Незнакомец цокнул языком.
– Не совсем ложь, скорее отвлекающий маневр. Но иди сюда. Не бойся.
Он навис над Халлой, пока та отходила всё дальше. Старуха наткнулась на что-то твёрдое – трон Гримнира – и остановилась. А силуэт в плаще всё продолжал расти; она почувствовала холодную вонь Асгарда, исходящую из-под складок его мантии, когда та накрыла старуху.
Тьма. Ощущение, будто её сбивают с ног, скручивает живот и дезориентирует. Она не может понять, где верх, а где низ; где земля, а где небо. Ей кажется, что вокруг клубится дым и горит огонь. По её ушам бьёт воющий шторм. Сквозь дым она видит распятого титана. Он висит на дереве, ветви которого колеблют девять миров, – могучий Иггдрасиль. Титан одноглазый и бородатый, а на его обнаженных плечах сидит пара гигантских воронов. Она отводит взгляд. Её ноздри наполняются запахом железа, крови и дыма – вонь разрушений войны. Она падает, летит обратно во тьму.
Халла упала на колени, сжимая перегной, борясь с шумом в черепе. Он доносился отовсюду; его низкие звуки сотрясали её диафрагму. Она остановилась только тогда, когда поняла, что это был её крик.
