Командир кивнул, но в его взгляде на удаляющуюся спину Конрада сквозила нотка злости, которой священник раньше не видел. Когда со стороны крестоносцев донёсся призыв отступать, Никулас поспешил за лордом Скары. Он услышал бормотание Конрада.
– Это она сделала? Ты уверен? Кровь Христа! Ещё один пункт в списке причин ненавидеть эту языческую шлюху! Не бойся, мой боевой пес! Мы заберем твоё тело и похороним по-христиански.
Никулас прокашлялся. Конрад резко обернулся, прищурив глаза и положив ладонь на рукоять меча. Священник поднял руки вверх.
– Не надо подкрадываться ко мне, Никулас, – сказал он. – Я в настроении убивать.
– Так он умер? Рагнарсон?
Конрад кивнул.
– Наша птичка нанесла ему смертельную рану.
– Невозможно!
Но лорд Скары лишь взглянул на него, явно ужасно рассерженный.
– Насколько я полагаю, мы потеряли пандусы?
Конрад перевел взгляд туда, где даны неохотно откликнулись на сигнал рога об отступлении. Воины шли назад без какого-либо порядка – невредимые помогали тяжело раненным; некоторые пары несли между собой трупы. Среди данов бродили души убитых. Конрад чувствовал их гнев, слышал их призрачный крик. Они просили о мести.
И лорд Скары выполнит просьбу.
– Петр! – проревел он. Крик разлетелся по лагерю, и вскоре к ним поспешил механик, а за ним и Торвальд. Если бы не распятие на его бычьей шее и тевтонский крест на плаще, Торвальда Рыжего нельзя было отличить от врагов-язычников. У него были длинные рыжие волосы, борода заплетена в две косы, а на румяных щеках красовались выцветшие татуировки в виде рун. Торвальд опёрся на копье; его оружие с тяжёлым лезвием было достаточно прочным, чтобы сразить медведя, и он назвал его Хрендом, Гадюкой.
– Милорд? – спросил Петр.
– Мы потеряли пандусы. Нам нужны будут новые. И прикати свои машины. Стреляйте в главные ворота и первый уровень этой Богом проклятой деревни. Сожгите её! – Конрад не стал дожидаться ответа механика. – Торвальд, мой орёл! Есть ли в твоём отряде люди, которые умеют и плавать, и карабкаться?
– Мы норвежцы, милорд, – сказал он. – Мы с рождения живём у гор и моря. Дайте нам задание, и мы его выполним!
– Молодчина! Мы займём дальний берег и положим конец этой стычке!
– А кости святого? – спросил Торвальд. – Они там?
– Да, где-то там, – ответил Конрад. Он чувствовал на себе пронзительный взгляд Никуласа. – И мы их найдём!
Торвальд кивнул.
– Что нам нужно сделать?
– Почините упавший мост и переведите достаточно людей, чтобы не дать язычникам нам помешать. Но сперва вам придётся залезть по стенам оврага…
За час до заката крестоносцы всерьёз начали обстрел. Народ Храфнхауга услышал стук осадных машин до того, как снаряды начали падать на первый уровень. Разбитые стволы деревьев врезались в частокол вокруг ворот, расколов древесину и расшатав фундамент стены там, где частоколы входили в насыпь. Зубчатые стены разлетелись вдребезги, осыпав охранявших вход гётов зазубренными осколками дерева. От следующего залпа с неба посыпался град озерных камней. Большинство из них были размером с кулак, достаточно большие, чтобы дробить кости и проламывать черепа, но некоторые могли обрушить крышу. Один такой камень, в два раза крупнее человеческой головы, ударил в центральную балку кузницы Кьяртана, отскочил и пробил стену дома Толстяка Рагни, убив его жену.
С наступлением ночи крестоносцы выпустили свои зажигательные снаряды. Горящие поленья взрывались огромными петушиными хвостами искр, тлеющих углей и пылающих кусков дерева, заполняя узкие улочки деревни. Хоть под этими непрекращающимися взрывами и тлел частокол, его слой из мха не желал гореть. В отличие от домов сразу за стеной. Мужчины и женщины бросились наполнять ведра водой, когда вспыхнули сотни маленьких костров; дым, как саван, накрыл деревню.
По мере того как продолжались шорох и треск дерева, стук стволов, ударяющихся о стену, и грохот камней, сыплющихся дождём с затянутого дымом ночного неба, у жителей деревни появилась новая проблема: стрелы. Они летели с камнями и горящими брёвнами – беспорядочные стрелы с железными наконечниками, гусиным оперением. Лучники стояли на краю Шрама, на пределе досягаемости, и посылали стрелы наугад. Большинство вонзались во внешнюю поверхность частокола; несколько, выпущенных из самых сильных луков, падали рядом с гётами.
Одна из таких стрел убила сына старого Хюгге, Хюгелака. Она пронзила его шею, перебив позвоночник и отправив его головой в огонь, который он помогал тушить. Тот и стал погребальным костром. Такие смерти, бессмысленные и случайные, подрывали дух гётов; они отвлеклись от распространяющихся пожаров и непрекращающегося гибельного града и задумались, где же их защитник…
Из дверей Гаутхейма Гримнир наблюдал, как горит нижний уровень. Тот факт, что проклятые крестовики сосредоточили огонь на главных воротах и стенах вокруг них, говорил ему, что у них есть план. Он повернулся к Бьорну Сварти.
– Удвойте охрану у заднего входа и внимательно следите за узкими проходами. Эти хитрые скоты что-то замышляют. Я это чувствую.
Сварти кивнул и отправился выполнять приказ.
Ульфрун, Бродир, Форне и Херрод сидели на скамьях позади него, вместе с Сигрун и остальными Дочерьми Ворона. Юный Херрод то и дело поглядывал в их сторону, ожидая увидеть Ауду или Раннвейг. Их отсутствие ранило его не хуже ножа. Диса сидела одна. Беркано очистила и перевязала её раны. Морщины усталости и горя прорезали юное лицо девушки и прибавили ей немало лет. Она пила из рога эль.
– Одолжи мне пару лодок, – сказала Ульфрун. – Ночью мы проникнем в их лагерь и избавимся от этих проклятых машин.
– Не получится, – ответила Диса до того, как успел Гримнир. – Он узнает, что вы идёте, и подстроит ловушку. Что бы его ни защищало, оно знает нас лучше, чем мы сами.
– Да, птичка права.
– Значит, мы будем просто сидеть и ждать, пока этот белый ублюдок снесёт ворота? – рявкнула Ульфрун.
– Его можно ослепить? – на этот раз заговорила Сигрун. – Лишить второго зрения – или что это?
Гримнир отвернулся от двери. Его здоровый глаз сузился в раздумьях, пока он шёл туда, где сидела Диса. Гримнир тяжело на неё уставился, но обратился к Ульфрун:
– Твой парень сказал, что его преследуют призраки?
– Форне?
Вождь ульфхеднаров в волчьей шкуре кивнул.
– Так говорили в Эйдаре. За ним ходят убитые на западе, в Миклагарде, – теперь его называют Константинополем.
– И ты считаешь, что он слышит голоса?
– Мне так показалось, – ответила Диса. – Он сказал мне: «Ветер шепчет мне твои секреты; я слышу твои мысли в шорохе насекомых, а твои сны – в шелесте листвы».
– Призраки, – пробормотал Гримнир. Спустя какое-то время он добавил: – Старый Гиф, брат моей матери, тоже знал о том, что только произойдёт. Я всегда списывал это на то, что он ведьмак, но Гиф сказал мне кое-что перед сражением с тем псом, поющим псалмы, Карлом Магнусом. Он сказал: «Держись своих призраков, и они будут держаться тебя». Этот старый пердун часто нёс полный бред, но сейчас в его словах есть смысл, – Гримнир махнул рукой в сторону стен Храфнхауга. – Этот скот сделал из своих духов шпионов!
