Первыми пали крестоносцы, заправляющие машины. Раздетые по пояс и обливающиеся потом, они засыпали угли в сердцевины сосновых стволов, каждый из которых был высотой с человека. Неподалеку глухо стучали топоры, пока другие крестоносцы рубили новые деревья. Ульфрун долго наблюдала за этим почти механическим процессом – сосны определенной высоты и обхвата были отмечены полосками ткани; лесники срубали их и с помощью упряжки мулов доставляли туда, где механики очищали срубленные стволы, распиливали на куски и пробивали центры с помощью шила, бура и сверла. Как только угли были внутри, им нужно было не меньше часа разгораться под мехами в руках команды мужчин – до тех пор, пока сердцевины почти не плавились от сосновой смолы.
Несколько стволов тлели на тележке, ожидая доставки к машинам. Ульфрун ухмыльнулась. Вот её цель. Она тихо свистнула; позади неё из укрытия поднялись люди в кольчугах и волчьих шкурах. Ульфрун повела их к крестоносцам.
Первым погиб лесоруб, который выпрямился, обрубив ветки соснового бревна, с любопытством прислушиваясь к лязгу упряжи за спиной. Он повернулся, его блестящий от пота лоб прорезала хмурая морщинка. Он мельком увидел высокую тень, одетую в волчью шкуру, как раз в тот момент, когда Ульфрун размозжила ему череп одним ударом железной руки.
Тишину ночи нарушил волчий вой, когда ульфхеднары, словно копьё, вонзились в незащищенный фланг христиан. Брызгала кровь, хрустели кости, люди кричали в молитве и страхе, отшатываясь от внезапно появившихся диких и окровавленных силуэтов. Ульфрун пинком отправила голого по пояс шведа в огонь, её топор взлетел и отсёк мужскую ногу у колена, когда швед пытался подняться. Вонь вареной крови и горелой плоти смешивалась с запахом смолы и свежесрубленной сосны.
– Один! – взревела Ульфрун, идя через огонь по горящему трупу. Мужчины разбегались от неё. Неподалеку, у подножия небольшого холма, она разглядела первую из трех адских машин: метательный рычаг, помещённый в деревянную раму, приводимый в действие множеством верёвок и мускулами дюжины мужчин. В корзине на конце метательного рычага лежал камень размером с туловище мертвеца. Ульфрун наблюдала, как мужчины потянули в унисон – могучее усилие, от которого булыжник взмыл в ночное небо. Его путешествие закончится в нескольких сотнях ярдов отсюда, за оврагом, над частоколом Храфнхауга, освещённым дюжиной костров, горящих вдоль нижнего уровня. Но как только крестоносцы попытались перезарядить корзину, парни Ульфрун настигли их.
Между верёвками падали разорванные тела; в корзину скатилась голова. Её владелец сделал несколько спотыкающихся шагов и тоже упал среди верёвок. Другой механик споткнулся об этот труп, спеша убежать от острых мечей и топоров языческих захватчиков. Он закричал и скорчился, когда ему в бедро вонзилось копьё. И не он один издавал звуки ужаса. Крики тревоги всё поднимались, распространяясь по лагерю крестоносцев.
Ульфрун не теряла времени.
– Этот топор! – проревела она, указывая на топор лесоруба с длинной рукоятью, всё ещё зажатый в кулаке мертвого христианина. – Принесите его мне!
Один из её воинов схватил топор. С помощью Ульфрун они сняли с тележки первый горящий снаряд. Он опрокинулся на бок и с глухим стуком ударился о землю. Не обращая внимания на исходящий от него жар, Ульфрун проревела предупреждение, наступив на него пяткой сапога и пнув его вниз по склону прямо в осадные машины. Снаряд подпрыгнул, извергая тлеющие угли с одного конца. Двое защитников попытались отразить его копьями, но тяжелое сосновое бревно повалило их на землю и перекатилось через них.
Путешествие бревна закончилось, когда оно ударилось о тяжелую раму первой мангонели. Этот невероятный удар, хруст дерева о дерево, сбил механизм и расколол зажигательный снаряд, в результате чего почти расплавленная сердцевина разлилась по верёвкам и балкам. Машина вспыхнула как факел, свист жадного пламени был таким громким, что Ульфрун услышала его даже сквозь шум. В ночное небо поднимались тлеющие угли и дым.
– Ещё раз! – крикнула Ульфрун.
Следуя её примеру, воины в волчьих плащах стащили другие снаряды с телег и сбросили их кувырком вниз по склону к растущему пожару. Их нельзя было отправить по точной траектории, как стрелы или копья; каждый камень подпрыгивал на земле. Они отклонились от нужного курса, катясь то в одну, то в другую сторону. Один из них остановился среди палаток крестоносцев, его груз из раскаленных углей поджигал холст, ткань и плоть. Другой покачнулся и застрял, когда его край вонзился в почву рядом со вторым мангонелем. Ульфрун пошла вниз по склону вслед за ним, указывая железной рукой на третью машину.
– Перережьте эти верёвки!
Тем временем, не обращая внимания на ожоги, она подтолкнула горящий снаряд ближе ко второму мангонелю и ударила по нему топором.
– Вскройте его! Пусть эти ублюдки увидят, как они горят!
Ульфрун, освещенная светом костра, подняла железный кулак. Она хотела приказать своим волкам идти в лагерь крестоносцев, но внезапно услышала сердитое шипение, почувствовала глухой удар, пошатнулась и зарычала на стрелу, вонзившуюся ей в ребра. Женщина вырвала её, не обращая внимания на рану. Вторая стрела заставила её покачнуться на пятках. Ульфрун заметила лучника, шведа, сквозь дым и волны жара, поднимающиеся от горящего мангонеля. Он стоял на дальней стороне – один, судя по всему; перед ним в землю были воткнуты ещё три стрелы, четвертая уже лежала на тетиве. Улыбаясь, она выдернула вторую стрелу из живота, поцеловала окровавленный наконечник, отбросила стрелу в сторону и бросилась вперёд сквозь разрушения и руины осадных машин.
Женщина издала оглушительный вой.
Лучник побледнел. Она видела, как шевелятся его губы, и не знала, молился он или ругался. Но он выпустил третью стрелу, которая пролетела мимо цели, а затем бросил лук, чтобы схватиться за булаву, висевшую на его тяжелом кожаном поясе. Швед поднял оружие как раз в тот момент, когда женщина нанесла удар. Топор Ульфрун пробил ему предплечье и застрял в грудной клетке. Швед отлетел в сторону; Ульфрун рывком подняла его и пинком высвободила топор. Она не видела других лучников, но с этой позиции, на краю света от костра, она заметила продвижение Форне.
Его воины проникли в глубь лагеря крестоносцев, по широкому проходу с палатками, через подобие площади к шикарному шатру, который мог принадлежать только лорду Скары. Они рубили и жгли, убивая солдат и простых рабочих. Но Форне отдалился. Он был слишком далеко от безопасного края лагеря. И его легко могли подстрелить.
– Твою мать! – выругалась Ульфрун, заметив стену вооружённых крестоносцев, бегущих к Форне. Всё ещё ругаясь, она повернулась и закричала: – Херрод! Надо уходить!
И Херрод, окровавленный и с безумным взглядом, поднёс к губам медный рог и дал нужный сигнал. Но в этом не было никакого смысла. Железные люди с украшенными крестами щитами и обнаженными мечами врезались в тыл строя Форне. Полдюжины его парней пали в первом столкновении, забрав с собой вдвое больше христиан. Ульфрун услышала, как Форне кричит остальным, чтобы они разбежались, повторяя её приказ отступать.
