В тот вечер я решил покинуть Джидду. Мне было всё равно, куда ехать. Мне не на что было здесь надеяться, не было причин оставаться. Моя решимость крепла. Я поставил себе цель: заработать как можно больше денег, чтобы скорее уехать отсюда.
Я так и заснул на скале, истощенный переживаниями. К Джасиму я вернулся на следующее утро, мокрый, грязный и голодный.
Я раскрыл двери кафе, и теплый ветер тут же наполнил всё помещение запахом сточных вод. На дорогах стояли огромные лужи. Шторм так потрепал здание школы на нашей улице, что ее пришлось закрыть на ремонт. А еще мы слышали, что ресторан на вершине холма, которым владел один египтянин, просто снесло ветром. Во время утренней службы слепой имам благословлял разрушение египетского ресторана. Расставляя столы и стулья, я слышал его разглагольствования. Начал он службу со своего обычного проклятия, адресованного всем врагам ислама, а основную часть проповеди посвятил обязанности каждого истинного мусульманина строго выполнять долг перед своей семьей. Затем, выдержав долгую паузу, он поднял новую для себя тему.
— Зло находит новые формы, чтобы опутать нас, — сказал он. — Сегодня оно приняло форму чужеземца, который прибыл сюда, чтобы разрушить нашу мораль и наши ценности. Этот человек продает спутниковые антенны.
Я только покачал головой.
— И теперь, о Аллах, этот человек ходит повсюду и предлагает верным мусульманам эти «тарелки», а они поддаются на его уговоры и устанавливают мерзкие штуки на свои крыши, словно это минареты. Знаете ли вы, почему они это делают? Потому что они хотят смотреть запрещенные египетские фильмы и совращать молодежь. Но прошлой ночью Аллах заговорил. Он наслал свой гнев на ресторан того человека, который утверждает, будто открыл его, чтобы наполнять желудки людей, а на самом деле наполняет их мозг похотью и развратом. И одновременно это послание Аллаха правительству: «Если они бездействуют, буду действовать я».
«Свидетельства гнева» Аллаха до сих пор еще были видны в городе.
Вскоре после того, как я открыл кафе, прибыли первые клиенты. Повар-йеменец был на кухне, Джасим за прилавком считал деньги и ничего не сказал, когда я появился.
Пришел и Рашид. Перед тем, как войти в кафе, он сплюнул, а затем крикнул мне, будто обращался к своей жене:
— Я пришел, неси кофе.
Он уселся за стол. Еще несколько посетителей вошли и устроились за столиками, приветствуя друг друга. Вдруг Рашид поднялся с места и закричал своему другу Гамалю, сидящему в противоположном углу зала:
— Ты видишь, что происходит с нашим городом? Наше правительство каждый день хвастается, какими богатыми мы стали, но только взгляни, что случилось, стоило лишь пролиться дождику: Джидда потонула! Неужели нельзя сделать дренажную систему, ведь у них столько денег!
Гамаль засмеялся, и Рашид, довольный своим выступлением, сел.
— Ваш кофе, — сказал я, поставив чашку на стол.
У стойки Джасим поймал меня за руку и вопросительно уставился на меня.
Я молча высвободил руку и отвернулся от него со словами:
— Мне надо отдохнуть.
Шли часы. В узкой комнатке было душно, и с каждой секундой мои веки всё сильнее наливались тяжестью. Только возгласы мужчин, играющих в домино за окном, не давали мне провалиться в сон. Стук костяшек раздражал меня, мешая думать о маме. Как же мне хотелось получить весточку о том, что с ней и Семирой всё в порядке.
Я лежал лицом к стене. Мои мысли были только о маме, о Семире и об их подругах с Холма любви, занимавшихся проституцией. Год за годом эти женщины отдают свои тела голодным мужчинам. Бесконечными ночами лежат они в объятиях незнакомцев, которые приходят с наступлением темноты, которые бродят украдкой, как волки, вокруг холма, избегая других мужчин и дожидаясь условного сигнала. Я думал о том, как моя мать и Семира растили нас с Ибрагимом, как они помогали друг другу, делились деньгами, которые сумели заработать. А что бы они сказали, если бы увидели меня здесь, в задней комнатке при кафе Джасима?
Вечером в дверь постучали.
Я сделал глубокий вдох и выдохнул:
— Входите.
Это был Рашид. Он вошел, закрыл дверь и повесил гутру на крючок. Разгладив тоб, он взглянул на свои ботинки и потом, не говоря ни слова, выключил свет.
В темноте раздался его шепот:
— Джасим сказал, что ты будешь моим мальчиком, пока я не женюсь.
И он взял меня за руку.
Примерно через месяц после того, как Рашид стал регулярно приходить в мою комнату, я сидел перед кафе и курил, безучастный к тому, что происходит вокруг меня. Из череды посетителей этим утром я выделил только господина Молчуна. Должно быть, он заметил, что со мной что-то происходит, и подошел ко мне.
— Насер, как дела?
Я пожал плечами.
Тогда он прошептал:
— Если тебе надо с кем-то поговорить, я буду рад выслушать тебя. Поверь, немногословные люди умеют слушать.
Он закурил и скрылся внутри кафе.
Я стеснялся рассказывать господину Молчуну о Рашиде. Прошло довольно много времени, прежде чем я решился заговорить с ним.
Подавая ему кофе с басбусой я знал, что из-за прилавка на меня поглядывает Джасим, а Рашид, сидящий за своим столиком, вообще не спускает с меня глаз. Я прошептал господину Молчуну, что хотел бы побеседовать с ним, но что сделать это можно только рано утром, до прихода Джасима и повара-йеменца, когда я открываю кафе.
Господин Молчун кивнул и ответил, что придет к кафе на следующий день сразу после первой утренней молитвы.
Он появился в моей комнате ровно в половине шестого утра. И сразу же сказал, что знает, чего хочет от меня Рашид в обмен на покровительство Джасима и его кафе. Я был не первым мальчиком, с которым произошло такое, утешал меня он. И еще он сказал, что знает человека, который быстро найдет мне другую работу. Звали этого человека Хилаль, он был из Судана. Господин Молчун заверил меня, что Хилаль — хороший человек, который поможет мне.
Тем не менее прошло не меньше двух недель, прежде чем сбылись обещания господина Молчуна. К тому моменту, когда Хилаль нашел для меня работу на мойке и маленькую квартирку, я принимал в своей комнате Рашида уже полтора месяца.
Наступил мой последний день работы в кафе. Рашид пришел и ушел, оставив мне сотню риалов и чувство омерзения. Я лежал, уставившись в зеркальный потолок. Уговоры Джасима и моя мечта покинуть Джидду заставили меня принять эту жизнь в зеркале. Но скоро ей придет конец. Я поднял с пола ботинок и швырнул его в свое отражение.
Уходя из комнаты, я в последний раз взглянул на потолок. Отраженная в нем комната была рассечена надвое. Я вышел из треснутого зеркала, навсегда оставив там осколки прошлых месяцев.
Джасим, узнав мой новый адрес, приходил умолять меня вернуться. Я сказал ему, чтобы он оставил меня в покое.
