Я молчал.
— О, йа Аллах, прошу у тебя милосердия, — проорал он в небо. Потом уставился на меня: — Скажи мне, что может быть важнее, чем молитва, а? Это единственное, что отличает нас от животных. Если ты не молишься, то ты нечестивец.
Ничего не говоря, я перевел взгляд на подъезд девятиэтажного дома.
Полицейский ударил меня по голове.
— На колени, — пролаял он.
Я молча выполнил его приказ, но мои мысли были далеко от полицейского. Пока он осыпал ударами мою спину, я думал только о девушке, и губы мои произносили совсем не ту молитву, которой от меня добивались. Я молил небеса, чтобы моя незнакомка отодвинула занавеску на окне или подала иной знак в подтверждение того, что она там, что она существует.
Меня поволокли в джип. Через несколько минут езды машина остановилась перед большой мечетью, и полицейский, который избивал меня, затолкал меня внутрь, прошипев:
— Намаз уже начался. Иди и молись, животное.
Я покатился по толстому ковру, покрытому узорами. Молящиеся стояли ровными рядами лицом к Мекке. Когда они все одновременно упали на колени, я поднялся и выбежал из мечети через другой выход.
Летом в Джидде дождь идет редко, но в тот вечер улицы превратились в реки. Я распахнул окно и впустил в комнату теплый влажный воздух. Мне хотелось кричать, заглушая ритмичный шум капель, барабанящих по крышам и дорогам.
К часу ночи я всё еще не спал. И дело было не только в болезненных синяках у меня на спине. Я не мог перестать думать о девушке. Я сел на кровати и написал новое послание. Слова из первого письма были еще свежи в моей памяти, как будто я не только смочил их слюной, жуя, но и впитал в себя. Закончив, я оделся и посреди ночи выскочил из дома.
Я бежал по пустой улице под проливным дождем. Оказавшись на тротуаре перед ее домом, я выпрямился и в полный голос прочитал ей свое послание, по памяти. Дождь заглушал мой голос, но это было неважно.
Хабибати, можешь ли ты вырваться из объятий сна и услышать меня? Можешь ли выйти на балкон, покрыв себя ночной тьмой, и внять моим словам?
О, принцесса из принцесс, можешь ли ты взлететь с порывом ветра и приблизиться ко мне? Найдешь ли осенний листок, чтобы он отнес тебя далеко, туда, где мы сможем встретиться? Можешь ли ты принять душ не дома, а под этим дождем?
О, принцесса луны, хотел бы я стать певцом-цыганом, чтобы обойти всю землю и собрать для тебя самые красивые стихи и песни.
Иногда я представляю себя калекой, сидящим у твоих ног. Я смотрю на твое лицо, смотрю, как твои губы произносят мое имя, как твои ресницы вздрагивают при звуке моих слов, как вздымается твоя грудь, наполняясь моей любовью.
Как бы я хотел, чтобы все мы в этой стране были одинаково слепыми, а значит — спрятанными друг от друга. Тогда я нашел бы тебя по твоему аромату, и когда наши лица встретились бы, я целовал бы тебя беззвучно, но, о, как страстно.
Я видел тебя во сне, хабибати. Я видел, как ты входишь в парк. Все цветы в нем напились моей тоски, и их бутоны опали на безутешную землю. Обещаю, что скоро этот сад вновь зацветет, а дом твой станет розовой лилией, вознесшейся на белом облаке над всей Аль-Нузлой.
7
На следующий день она, наконец, появилась. Это случилось в воскресенье, во второй половине дня. От дождя, прошедшего прошлым вечером, не осталось и следа. Палящее солнце испарило всю влагу и прогнало людей в относительную прохладу домов. Я стоял на тротуаре напротив заветного дома. Из подъезда вышла женщина. Мой взгляд метнулся к ее обуви, и я застыл: розовые туфельки!
Она посмотрела по сторонам и поманила рукой в перчатке, чтобы я следовал за ней. Перейдя через дорогу, я едва успевал за девушкой, торопливо шагавшей по улице. Внезапно из ее рук выпал квадратик бумаги.
Хабиби, пожалуйста, прости меня за то, что не смогла прийти к тебе раньше. Помнишь, я предупреждала тебя, что не могу распоряжаться своим временем. Мне жаль, но подобное может случиться снова. В этот раз меня удерживало непредвиденное событие личного характера. Я бы очень хотела поделиться с тобой, только в записке всего не расскажешь, дорогой мой.
Но сейчас уже всё уладилось, и я так счастлива снова быть рядом с тобой, идти по той же улице, что и ты.
Я видела из окна, как ты стоишь напротив дома, в такую жару! Меньше всего мне хотелось, чтобы ты так мучился из-за меня. Видела я и то, как религиозная полиция выплеснула на тебя свой гнев. Твои ресницы, хабиби, ни разу не дрогнули, когда дубинка опускалась тебе на спину. И когда прошлой ночью вдруг пошел дождь, я подошла к окну, потому что не могла спать, и увидела тебя, стоящего во весь рост. Твои губы шевелились. Как бы я хотела, чтобы ветер принес мне твои слова. Как бы я хотела, чтобы руки мои дотянулись до твоего лица. Взамен я достала из медальона твой портрет и поцеловала тебя в губы.
Дорогой, не пиши мне записок — я не смогу нагнуться за ними на улице, на виду у всех. Даже когда я сама бросаю тебе свои послания, я ужасно нервничаю. Мне рассказывала подруга, что несколько дней назад религиозная полиция поймала одну девушку, всего в трех кварталах отсюда, когда она бросала записку юноше. Но у меня есть идея. Давай встретимся в йеменском магазине завтра, в половине второго. Мы пойдем туда с матерью сразу после молитвы. Всё, что ты скажешь продавцу, отскочит от стен и окажется в моих ушах, тоскующих по твоему голосу.
Салам от всего сердца.
Остаток дня я провел, репетируя то, что скажу завтра в йеменском магазине. Я намерен был произнести нечто такое, что потрясет всю Джидду. Но в голову ничего не приходило. Фразы, которые я составлял в уме, рассыпались, когда я пытался проговорить их вслух. Всю ночь я не спал, подбирая слова, достойные моей любви.
Я вошел в магазин. Хозяин был занят — выставлял на полку за прилавком пачки сигарет. Часы на дальней стене магазина показывали двадцать пять минут второго. Как обычно, в воздухе витал аромат благовоний, а из музыкальной колонки под потолком лились тихие суры из Корана. Хозяин магазина обернулся и посмотрел на меня насмешливо.
Я неспешно прогуливался между рядов. В самой глубине магазина мое внимание привлекла изящная курительница благовоний, сделанная из коричневой глины. Я перевернул ее и прочитал наклейку снизу, где сообщалось, что слепил ее Мариб из Йемена, земли царицы Оавской. Хозяин магазина буркнул, подойдя ко мне:
— Ты же знаешь, что тебе это не по карману. Поставь курительницу, бери свою «пепси» и выметайся.
С банкой в руках я встал перед прилавком. На часах было уже тридцать пять минут второго, а она так и не пришла. Пришлось мне возвращаться к холодильнику, чтобы поменять там банку с напитком на другую.
— А чем эта тебе не понравилась? — недовольно спросил торговец.
Я не ответил. Поставив банку на прилавок, я молча разглядывал интерьер магазина. Рядом с полкой с сигаретами висел пейзаж с изображением Мекки. Соседняя полка была отдана желто-белым банкам с сухим молоком. Напротив висели яркие йеменские ткани.
