Я не подошел к нему, а подкрался.
— В этой стране, дорогой мой, силен тот, кто знает сильных людей. Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы принца казнили или высекли? А ведь всем известно, что принцы такие же люди, как все мы, и столь же способны на преступление. Да, одной несчастной принцессе голову всё же отрубили, но только потому, что она влюбилась в простолюдина.
— Джасим, мне нужны эти деньги. Просто дай мне чек, и я пойду.
— Мне повезло, мой кафил — большой человек. Он — шеф полиции всей Джидды, и зовут его благословенный Бадер ибн Абд-Аллах, — провозгласил Джасим и подвинул к себе пепельницу.
Значит, мой кафил был и кафилом Джасима. Интересно, знает ли Джасим, что сделал со мной благословенный Бадер?
— Думаю, ты с ним знаком, — сказал Джасим.
Я давно уже подозревал, что Джасим не без помощи своего кафила привозит в страну запрещенные книги, порнографию и другую контрабанду. Из этого я делал вывод, что его кафил состоит в родстве с королевской семьей, потому что только их не обыскивали на таможне аэропорта. В его багаже Джасим мог провезти всё что угодно.
Но только теперь до меня дошло, почему религиозная полиция закрывает глаза на то, что делается в кафе Джасима.
— Я — человек со связями! — еще раз подчеркнул свой важный статус Джасим. — И благодаря этим связям легко избавился от твоего господина Молчуна.
Слезы чуть не брызнули у меня из глаз.
— Ты депортировал собственного друга? — выговорил я, запинаясь.
Он положил чек в пепельницу и щелкнул зажигалкой. Я бросился к нему, чтобы спасти вспыхнувший листок, но он отшвырнул меня ударом ноги. Я упал, стукнувшись головой об угол телевизора. Из носа и ссадины на лбу немедленно потекла кровь. Не чувствуя боли, я смотрел на чек, пожираемый жадными языками пламени.
— Джасим, — взмолился я, — не делай этого. Я не могу полюбить тебя, но если ты хочешь чего-то еще, только скажи мне. Мне очень нужны деньги. Пожалуйста.
А он с деланным равнодушием вынул из коробки на полу флакон с духами. Чек превращался в кучку серого пепла. Джасим руками разломил высокий флакон, и часть духов пролилась на ковер.
— Только попробуй подойти! Ты знаешь, что я сделаю, — пригрозил он мне, заметив, что я поднимаюсь.
Затем Джасим поднес разбитый флакон к лицу, накапал в раскрытый рот несколько капель красной пахучей жидкости.
— Напрасно ты пытался угрожать мне. Ты ведь знаешь, что у меня много связей. В общем, дорогой, я сообщил о тебе религиозной полиции. И, между прочим, сказал им, что ты совершил прелюбодеяние. Найдут они доказательства или нет, не важно, всё равно тебя забросают камнями на Площади Наказаний. И я тоже приду, чтобы бросить свой камень в твое грязное тело! В твое черное неблагодарное сердце!
Джасим громко, самодовольно рассмеялся.
— Ну, так чего же ты ждешь? Полиция будет здесь в любую минуту.
Я выскочил из комнаты. К тому времени, когда я добрался до выхода из кафе, черный джип с тонированными стеклами уже парковался напротив. Я бросился влево и тут же услышал, как завизжали шины: полицейские нажали на газ. Не оглядываясь, я понесся по Аль-Нузле в сторону Харентины — прочь от дома Фьоры. Но джип был быстрее меня. У большого супермаркета он догнал меня. Я остановился. Всё было кончено.
Я стоял, тяжело дыша, и отрешенно смотрел на своих преследователей. Трое мужчин выбрались из джипа и схватили меня под руки. Среди них я узнал Хамида и того седобородого полицейского, которого взяли на место Басиля.
Хамид скрутил мне руки за спиной, щелкнули наручники. Он втолкнул меня в салон джипа, залез следом сам. Двое других агентов уселись на передние кресла.
В салоне джипа задние сиденья были как в скорой помощи — две скамьи вдоль боковых стенок. Хамид сел напротив меня. Джип тронулся с места. «Почему я спокоен? — думал я. — Почему не кричу? Почему не падаю на колени и не умоляю о милосердии?»
Я раскрыл рот только для того, чтобы прошептать:
— За что, о Аллах?
— Ты не достоин произносить великое имя своим грязным ртом! — заорал Хамид.
— Фьора! — вырвалось у меня. Я в отчаянии запрокинул голову, ударившись об окно.
Хамид ударил меня под ребра.
— Да падет проклятье на твою голову, нечестивец! Как ты смеешь упоминать женщину! — вопил он. — И теперь ты получишь сполна за то, что выставил имама на посмешище!
Не глядя на Хамида, я проговорил:
— Прости меня.
— Поздно просить у Аллаха прощения, тебе одна дорога — в ад, иншааллах.
— Пожалуйста, прости меня, хабибати.
— Да ты просишь прощения не у Аллаха, а у женщины! — взвыл Хамид. — Шейх Абдул-Азиз, передай-ка мне дубинку.
Я закричал ему в лицо:
— Давай, бей меня, будущий шейх! Но вот что я тебе скажу: я не совершал никакого преступления, и Аллах тому свидетель. Всё, что я сделал, это полюбил, а любовь послана нам небом.
— Да отсохнет у тебя язык за такие слова, пес нечестивый! Говори, кто эта женщина.
— Никогда. Никогда я не допущу, чтобы ваши руки прикоснулись к ней.
— Не будь героем, — сказал Хамид. — Говори, как зовут эту подлую женщину, во имя Аллаха, или я сломаю дубинку о твою голову.
— Никогда. С ней благословение Аллаха, а не с вами.
Шейх Абдул-Азиз, заменивший Басиля, обернулся и ударил меня с криком:
— Заткнись, проклятый, бессердечный!
— О, Фьора, я буду скучать по тебе.
Рука Хамида взметнулась в воздух. Он избивал меня, и полосы огня вспыхивали на моих плечах и спине. В запале он не заметил, что его гутра упала на пол.
Наконец он остановился, запыхавшись. Я сидел с опущенной головой, с мокрым от слез лицом. Передохнув, Хамид ткнул меня дубинкой в бок и спросил:
— У нас нет времени. Где живет эта вероотступница?
— За что ты называешь ее вероотступницей — за то, что она любила меня? Зачем тогда людям сердце, если нельзя любить?
Он отбросил дубинку и стал колотить меня кулаками. Я в конце концов взмолился:
— Всё, не бей меня. Я скажу, кто она такая.
Его темные глаза недоверчиво уставились на меня. Он подобрал упавшую гутру, надел ее.
— Шейх Абдул-Азиз, останови машину. Он собирается рассказать нам, где живет эта женщина. Мы знаем, что она из Аль-Нузлы, так что сможем заодно забрать и ее по дороге.
Через тонированное стекло я увидел очертания девятиэтажного дома. И в первый раз захотел, чтобы в этот момент Фьора не смотрела в окно. Я молился о том, чтобы ее не было дома или чтобы она была чем-то занята. Я не хотел, чтобы она заметила меня, как в тот раз, когда я танцевал перед ее домом под дождем или когда вел мимо слепого имама — еще до того, как он стал нашим курьером. Однако сердце мое чувствовало, что Фьора там.
