Я представляю, как мои слова влетают в это ухо, и вдруг понимаю, что Линн говорит про меня.
– Так. Вы, наверно, думаете, что я спрашиваю для себя. Что это я хочу освободиться от чувств из-за мамы и все такое. Наверно, это действительно так выглядит, но только я хочу сказать, что спрашиваю не для себя, а для моей подруги. Она попросила меня, чтобы… ну, не знаю. Я просто подумала, что могу прийти сюда и спросить.
– Я понимаю. Тогда передай своей подруге все, что я сказала.
– Передам, конечно. Обязательно передам.
Мы улыбаемся. Хорошо, что не осталось недомолвок. Линн сидит и качает ногой. Шнурки на ее ботинках крепко завязаны.
Не то, не то, не то!
Иногда мне кажется, что я вижу тебя в городе. На прошлой неделе я шла за женщиной несколько кварталов, просто потому что она была похожа на тебя. У нее было такое же бежевое пальто, такие же темные волосы, она так же стучала каблучками по асфальту, но, разумеется, была только похожа на тебя. Это была не ты. Когда она обернулась и мы встретились взглядами, обнаружилось, что глаза у нее не те, потому что это не твои глаза, и губы не те, потому что это не твои губы, и вся она не та, потому что это была не ты. Женщина мне что-то сказала, наверно, спросила, что мне надо, я не ответила, потому что голос у нее был не тот. Я хотела уйти, но как будто приросла к асфальту. Тогда она улыбнулась, у нее была красивая улыбка, но тоже не та, потому что это была не твоя улыбка.
Все было не то, не то, не то!
Я разозлилась. Не на нее, не на тебя, на саму себя. Что я за дура! Какой идиоткой надо быть, чтобы подумать, что это была ты?! Ты же умерла!
Я попятилась, сделала несколько шагов назад, а потом побежала. Я бежала, бежала и бежала. Всю дорогу, не останавливаясь.
На мне сидит чертенок
– Подожди, я правильно тебя поняла?
Марта неуверенно смотрит на меня.
Я пожимаю плечами. Я понимаю, что мой рассказ кажется немного странным.
Мы идем по Хегерстенвеген
[35]. Впервые за не знаю какое время выдался теплый солнечный день. Солнце на голубом небе похоже на желток. Наконец-то наступил настоящий апрель! Самое время, май на носу.
В одной руке у меня сумка с абсурдно дорогой курткой Тиры, другой рукой я держу Банджолома, младшего брата Марты. Он идет между Мартой и мной. Его лицо перепачкано чем-то красным, на голове синяя шапка с изображением кота. Из-под нее выбиваются завитки светлых волос. Они все-таки очень похожи – Марта и ее младший брат, правда, когда я однажды сказала об этом Марте, она обиделась. Марта не хочет взять брата за руку, потому что она липкая от варенья, но Банджолом не обращает на это внимания. Он хочет, чтобы мы поднимали его за руки через каждые пять метров, а он бы радостно кричал:
– Оп!
Марте недовольна, что ей придется взять его за липкую ладошку, а мне ничего, мне ее братик нравится. Было бы здорово иметь брата или сестру, кого-нибудь, кто тоже знает твоих родителей.
Знал…
С кем можно было бы о них поговорить.
Когда мне исполнилось шесть лет, я написала, что хочу получить в подарок
1. Собаку
2. Собаку
3. Собаку
4. Собаку
5. Собаку
6. Собаку
7. Старшего брата
8. Младшего брата
О том, что родители никак не могут подарить мне старшего брата, я еще не догадывалась.
Родители Марты делают покупки в ИКЕА. Банджолома с собой не взяли. Наверно, потому что каждый раз, когда его брали в ИКЕА, он думал, что все посетители живут в этом большущем доме и что с каждым надо поздороваться. В прошлый раз он решил поиграть в прятки и спрятался в шкафу. К сожалению, он ничего не сказал родителям. Они искали его полтора часа. Папа, мама, Марта и, типа, пять или шесть сотрудников.
Наконец решили, что ребенка похитили, и вызвали полицию или охрану, не помню. Папа Марты так расстроился, что не мог стоять на ногах. Он лег на кровать и зарыдал в подушку. На подушке было написано «Кнавель». То, что подушка так называлась, заметили не сразу, и, как объяснил служащий ИКЕА, они, к их большому сожалению, не смогут продать подушку с пятнами от слез и слюней, поэтому родителям Марты пришлось ее купить. Подушка стоила четыреста девяносто девять крон. Мама Марты недоумевала, неужели нельзя было испачкать другую подушку, подешевле, например с именем «Слен» – всего за пятнадцать крон? На что папа Марты сказал:
– Что же делать, если у меня хороший вкус!
В конце концов Банджолом нашелся, когда одной пожилой даме понравился этот симпатичный шкафчик. Она раздумывала, не купить ли его, и открыла дверцу. На ковер выкатился Банджолом. Дама закричала так пронзительно, что все люди в радиусе ста метров замерли от ужаса, типа, застыли на месте. Как потом рассказывала мама Марты, это был ДУШЕРАЗДИРАЮЩИЙ крик, она сама слышала. Дама приняла заснувшего Банджолома за мертвого ребенка. А Банджолом открыл глаза и спросил как ни в чем не бывало:
– По’а обедать?
Банджолом всегда готов поесть.
В другой раз он выстроил в ряд три горшка и накакал понемножку в каждый. И попросил какого-то посетителя вытереть ему попу. Посетитель вежливо отказался. Родители Марты были вынуждены купить все три горшка. Они считали, это была ненужная покупка. А Банджолом обрадовался: «Тли го’шочка! Какой севоня хо’осый день!» Похоже, у Банджолома и его родителей разные представления, что считать хорошим днем.
Марта продолжает:
– Окей, значит, ты стоишь и рассказываешь шутки… кроликам?
– Оп! – кричит Банджолом, он раскраснелся от удовольствия.
– Да. Я пробовала на них свою новую программу.
– И тут пришли Тира с Мартиной?
– Да.
– Оп!
– И сказали, типа, что-то неприятное?
– Именно, как обычно.
– Оп!
– И тогда ты, как сумасшедшая, помчалась за Тирой и разодрала ее куртку? Ее дорогущую куртку за четыре тысячи крон?
– Оп!
– Типа того. Но не нарочно.
– Оп!
– А нормально поговорить нельзя было?
Марта останавливается и обращается к брату:
– Больше не прыгай, окей? У меня с Сашей важный разговор.
Она говорит даже быстрее обычного, Банджолом переспрашивает:
– Не п’ыгай? Му’а, не п’ыгай?
– Именно. Пока не прыгай.
– Сасса? Не п’ыгай?
Он смотрит на меня большими голубыми глазами. В моей руке его маленькая, теплая ладошка.
