именно так: включая память, когда мозг уже не работает. Но я делаю так.
Слай все повторяет одни и те же слова, как будто старается убедить меня, что весь мир состоит из таких же семей, как наша,
и у каждой свои семейные дела и проблемы.
– Хватит витать в облаках, – говорит мама.
И я снова записываю слова, из которых состоят песни,
истории и даже новые миры,
которые таятся в глубине моей памяти.
Стихи о березах
Перед тем как прочитать стихотворение, учительнице приходится объяснить нам:
– Береза – это дерево. – Она, как волшебница, достает из ящика стола картинку, и вдруг дерево оживает.
– Среди темнеющих лесов, – начинает она, —
Березы гнутся до земли,
Как будто головы склоняют.
И кажется, что их качает…
Когда она читает, ее голос становится до того низким и красивым, что некоторые из нас опускают головы на парты, не в силах сдержать слезы восхищения.
– …какой-то мальчик озорной.
Не сорванец тому виной,
А зимний ливень ледяной.
Мы никогда не видели ледяного ливня,
зато мы видели березу,
а все остальное мы вполне можем представить,
даже
во веки веков,
бесконечность.
Аминь.
Как слушать № 6
Когда я сижу в тени дуба,
растущего у нашего дома,
мир исчезает.
Чтение
Я не моя сестра.
Слова в книгах скачут и цепляются друг за друга, и я не понимаю их смысла, читаю снова и снова, пока история не уляжется у меня в голове.
– Слишком медленно, – говорит учительница. – Читай быстрее. Какой-то детский лепет, – добавляет она. – Взрослые так не читают.
Но я не хочу читать ни быстрее, ни по-взрослому, ни еще как-нибудь,
если при этом история исчезнет без следа из моей
головы
вместо того, чтобы стать частью меня.
Историей, которую я запомню надолго,
она станет, только когда я прочитаю ее и два, и три,
и десять, и сто раз.
Стиви и я
По понедельникам мама водит нас
в библиотеку за углом. Каждому разрешается взять семь книг.
В эти дни никто не ругает меня за то,
что я выбираю книжки с картинками.
В эти дни никто не требует от меня читать быстрее,
читать взрослые книги, читать, как Делл.
Никто здесь не говорит: «Эта книга не для тебя»,
когда я останавливаюсь перед тоненькой книжечкой
с коричневым мальчиком на обложке.
«Стиви».
Я читаю:
«Однажды мама сказала мне: «Знаешь, скоро у тебя появится маленький друг. Он будет жить с нами».
А я спросил: «Что еще за друг?»
Если бы мне и здесь надоедали, ставя в пример мою сестру,
я бы, наверное, прошла мимо
этой книжки с картинками, на которых полно чернокожих людей. Так много я не видела ни в одной другой книге.
«Малыша звали Стивен, но мама называла его Стиви. Меня зовут Роберт, но мама почему-то не называет меня Роберти».
Если бы у меня забрали эту книжку и сказали: «Она для маленьких, а ты взрослая», я бы, наверное, никогда не узнала, что кто-то, так похожий на меня, может смотреть с каждой картинки, может быть героем книги, может иметь собственную историю.
Когда я говорю родным
Когда я говорю родным,
что хочу быть писателем, они улыбаются и отвечают:
– Видим, как ты пишешь во дворе.
Или:
– Слышим, как ты сочиняешь все эти истории.
А потом:
– Мы обычно писали стихи.
И наконец:
– Хорошее хобби, ты даже стала спокойнее.
Затем предлагают:
– Но, может быть, лучше ты станешь учителем,
или адвокатом,
или парикмахером?
Киваю:
– Я подумаю.
И, может быть, мы все понимаем, что это еще один сюжет для моей очередной истории.
Папочка Гуннар
Субботнее утро. Из телефонной трубки слышен голос Папочки Гуннара.
Мы хватаемся за нее одновременно:
– Дай мне поговорить с ним!
– Сейчас моя очередь!
– Нет, моя!
Так продолжается, пока мама не заставляет нас
разговаривать по очереди.
Дедушка сильно кашляет, тяжело дышит.
Говорит тихо, почти шепотом.
– Как поживаете, мои нью-йоркские внучата? – спрашивает он.
– У нас все хорошо, – говорю я, крепко сжимая телефонную трубку, но сестра уже хватает ее. Хоуп и даже Роман – все мы жаждем услышать
его далекий голос.
– Знаете, как я всех вас люблю?
– До бесконечности и обратно, – отвечаю,
как отвечала миллион раз.
– Тогда, – произносит Папочка, – прибавь-ка к этому еще немного.
Хоуп выступает
Пока не поднимается занавес и на сцене сто шестой школы не появляется мой старший брат, никто и не подозревает, что он хорошо поет.
На нем костюм пастуха, голос у него мягкий, бархатный, нисколько не дрожащий, я и не слышала никогда, чтобы он звучал так твердо и уверенно. И это мой брат-молчун, который отвечает, только если его спросят о чем-то, а так почти и не разговаривает, разве что о науке или комиксах. Оказывается, у него есть голос, который сейчас летит над залом, наполняя все вокруг чистыми красивыми звуками:
Тингалайо, ослик мой, приходи скорей домой!
Тингалайо, ослик мой, приходи скорей домой!
Этот ослик просто чудо,
Может он гулять повсюду,
Ест он вилкой и ножом,
Говорит он обо всем.
Тингалайо, ослик мой, приходи скорей домой!
– Надо же, у Хоупа есть голос… – говорит сестра,
