Я никому не говорю, что он в тюрьме,
потому что мама не велит рассказывать
об этом.
Когда подруги спрашивают о дяде, я отвечаю:
– Уехал на север штата. Мы собираемся
навестить его. Он живет в большом доме.
И двор там большой, и много всего
другого.
Но в душе я тоскую по нему. Каждый раз, когда слышу по радио Джеймса Брауна, перед глазами встает танцующий Роберт.
Каждый раз, когда вижу рекламу куклы Крисси, вспоминаю, как чуть было не получила ее.
– Он мой любимый дядя, – однажды говорю я.
– Он наш ЕДИНСТВЕННЫЙ дядя, – напоминает сестра.
И снова берется за книжку.
На автобусе в Даннемору
Мы садимся в автобус, когда солнце еще не встало, лишь на горизонте алеет слабый поцелуй зари. Темнота, как плащ, окутывает нас, снова погружая в сон. Откуда-то сверху слышится песня «О’Джейс»: они призывают всех людей в мире взяться за руки и сесть на поезд любви.
Под тихие звуки песни я то засыпаю, то просыпаюсь, а поезд, полный любви, мчится вперед.
И в истории, которая родилась из этой песни, автобус уже не автобус, и мы уже не едем в Даннемору. Но вокруг музыка, смех, угощения. Девочка, которая рассказывает историю, и я, и в то же время не я, – она наблюдает и поскорее записывает все, что видит, распевает вместе с «О’Джейс» и просит всех не останавливать поезд любви…
а «ехать и ехать вперед…»
Эта история о поезде, наполненном любовью, и о его пассажирах, которые не сидят в тюрьме, а могут сколько угодно петь, танцевать, обнимать своих родных, когда захотят.
В автобусе кто-то спит, кто-то смотрит в окно или приглушенно разговаривает.
Даже дети ведут себя тихо. Может быть, каждый из них мечтает о чем-то своем: о том, что однажды их папы и дяди, братья и кузены освободятся и поедут вместе с ними.
Ты только поезд тот не пропусти,
Иначе буду сильно я грустить.
Слишком хорошо
Автобус медленно выезжает из города, и перед нами вырастают горы, а над ними бездонное голубое небо.
Через горы,
Через море,
Через небо
Скоро, скоро я к тебе приеду…
Песня придумывается быстро, слова рождаются в голове, и я повторяю их шепотом, но сестра слышит и спрашивает, откуда я знаю эти стихи.
– Я только что сама сочинила, – отвечаю я.
– Не может быть! – не верит она. – Слишком уж хорошо. Кто-то научил тебя.
Я не отвечаю. Смотрю в окно и улыбаюсь.
«Слишком хорошо, – думаю я. – Мое сочинение —
и вдруг “слишком хорошо”.
Даннемора
У входа в тюрьму охранники пристально смотрят на нас, затем медленно открывают ворота.
Мой брат напуган.
Бросив взгляд на колючую проволоку,
он засовывает руки в карманы.
Я знаю, что он бы хотел оказаться сейчас дома, рядом со своими колбами и пробирками. Да где угодно, только не здесь. Вокруг только каменные плиты и здание из серого кирпича, которое тянется так далеко, что не видно ни начала, ни конца. На крошечных окнах проволока. Разве можно увидеть из них хоть что-нибудь? Охранники проверяют наши карманы, осматривают сумки, заставляют пройти через ворота рентгеновской установки.
Старший брат вытягивает руки вперед. Позволяет охранникам ощупать его с головы до ног: так они проверяют, не спрятал ли он что-нибудь…
Он Хоуп Остин Вудсон Второй, часть большой династии Вудсонов,
в которой есть и доктора, и адвокаты, и учителя,
но в мгновение ока он может превратиться в безликий номер. Как Роберт Леон Ирби, у которого на карман тюремной формы нашит номер из множества цифр. Я не могу оторвать взгляд от них и все жду, а вдруг они превратятся в буквы и
у моего дяди
снова появится имя.
Другой Роберт
Когда в переполненную комнату для свиданий охранники приводят дядю,
мы видим совсем другого Роберта.
Исчезла прическа в стиле афро, на голове идеальной формы лишь легкая черная щетина.
Брови у него не такие, как мне запомнились: они гуще и изогнуты как-то по-другому, более печально, что ли. Изменилась даже улыбка.
Когда Роберт хочет обнять всех нас, прежде чем повиснуть у него на шее, я замечаю, что его улыбка
и вполовину не такая широкая и радостная, как раньше, будто ее схватили и заточили, как в тюрьму,
в нашего нового, грустного дядю.
Песня о горах
После свидания с Робертом по дороге домой
я смотрю, как в окне автобуса мимо нас проплывают горы,
и постепенно песня о горах снова звучит во мне.
Я сочиняю дальше и
едва успеваю пропеть один куплет,
как слова складываются во второй:
Я мчусь через горы,
Через моря
И через небо,
Где ждут меня.
Как горы прекрасны,
И море блистает,
И все это рай
в небесах обещает.
Я тихо напеваю снова и снова, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло. Слезы набегают на глаза. От этой песни мне вспоминаются дядя Роберт, Папочка и Гринвилл,
все далекое и близкое,
настоящее и прошедшее.
Я раздумываю, сумею ли не забыть песню до дома, чтобы записать слова на бумаге. Если сумею, значит, буду писателем. Значит, я способна удержать в памяти каждый миг, каждое воспоминание.
Стихи на бумаге
Когда кто-нибудь из родных спрашивает, что я пишу, обычно я отвечаю:
– Ничего.
Или:
– Рассказ.
Или:
– Стихи.
А тут еще мама говорит:
– Что-то давно ты не пишешь про нашу семью.
Действительно, не пишу.
Хотя…
Место есть высоко в горах,
Далеко-далеко от моря.
За решеткой томятся там люди,
И зовется оно Даннемора…
