– Не подкрадывайся так больше, – из темноты прошипела она, унимая бешенное сердцебиение.
– Прости, я не думал, что вызываю такой страх у тебя, – виновато произнес он, призывая ее вдуматься в более глубокий смысл его слов, но Лене не было дела до чтения между строк.
Она обхватила похолодевшими пальцами рук свои ступни, прижимая колени к груди, глядя на него, как зверек, загнанный в угол.
– Тебе совсем наплевать на то, что случилось? – выдавила она из себя вопрос.
Влад подошел к краю кровати, сел на расстоянии от жены, заметив, как она сильнее вжимается в мебель.
– Мне не наплевать, – признался он, слегка ссутулившись. – Просто я не привык проявлять свои эмоции. Не думай, что я легко переношу нашу утрату. Это не так. Просто из нас двоих мне сейчас легче быть сильным и здраво мыслить.
– По-твоему, я потеряла рассудок? – глядя в пустоту, равнодушно спросила она.
– Я делаю все, чтобы этого не случилось, – заверил он.
Она медленно моргнула, переводя взгляд на окно, пропускавшее сквозь себя мертвый свет искусственных ламп соседних башен и огней Москвы.
– Почему ты не вызвал скорую сегодня, когда я резала вены? – ее не очень интересовал его ответ, но не спросить она не могла.
– Поперечные раны не вызывают большой кровопотери. Достаточно наложить давящую повязку. Если бы приехали врачи, они бы забрали тебя в психиатрию, накачали транквилизаторами и оставили бы там гнить, – объяснил он.
– Как благородно, – фыркнула она, обдумывая его поступок. – Впрочем, как и прятать вещи, напоминающие о нашем ребенке.
– Если хочешь, я верну их на места, – предложил он.
– Нет. Лучше сожги, – небрежно бросила она, словно это для нее ничего не значило.
– Ты будешь жалеть об этом, – упрекнул он ее.
– Нет.
Никольский покинул комнату, не посмев нарушать личных границ Лены, словно они снова стали чужими людьми. Это расстояние между ними разрывало его изнутри, истощало его дух, и было гораздо проще, когда их разделяли физические километры, а не миллиарды световых лет между их сердцами. Что бы он ни делал – все превращалось в пепел от ее колких замечаний. Ей было больно, но при этом она причиняла страдания и ему. В одну секунду ей хотелось броситься к нему на шею, моля о прощении, но в следующий миг она мечтала спрыгнуть с крыши лишь бы сбежать от его взгляда и голоса. Эта борьба внутри нее заставляла забиваться в угол, чтобы не делать выбор между первым и вторым вариантами. Вспоминая слова матери, сказанные ей однажды о том, что все в этом мире временно и проходит абсолютно любая горесть, она уже представляла, как смогла бы перемотать на несколько недель вперед, где они вновь воссоединились с Владиславом, нашли общий язык и вместе справились со своими печалями, но судьба казалась ей жестокой, заставляя задержаться в этом моменте, наполненном жутким чувством отчаяния.
Среди ночи загремел металл столовых приборов – Никольский прятал острые предметы в самые дальние ящики, чтобы Лене было их труднее достать, пока он мог отвлечься на какие-то дела. Самые тяжело переносимые лекарства он убрал из аптечки – вдруг ей в голову придет отравить себя? Тогда точно придется вызывать скорую, и одному Богу известно, куда они решат ее отвезти.
Несколько вечеров спустя Ермолаева мирно уснула на диване в гостиной под тихий гул новостного канала. Влад не стал ее будить или самостоятельно относить в постель: что, если она проснется у него на руках? Это причинит ей дискомфорт, ведь вряд ли она сейчас жаждала ощутить его прикосновения на себе. Ему и так приходилось менять повязки на ее запястьях, избегая тактильного контакта с ней, чтобы не вызвать ее гнев.
Утром он вышел из спальни. На мягкой мебели в гостиной небрежно лежал тонкий плед, оставленный ею. Наивно полагая, что Лена решила принять душ, он подошел к двери, ведшей в ванную комнату. Осторожный стук и его вопрос остались без ответа. Дернув ручку, он без труда проник в помещение. Там было пусто. Ее обувь исчезла с коврика в прихожей.
– Черт! – воскликнул он, спешно отправляясь на поиски своего телефона.
Звонок за звонком – он пытался связаться с ней, но в динамике раздавались лишь долгие гудки. Номер Ники он добавил в свои контакты, когда его жена встретила после авиакатастрофы, чтобы, в случае непредвиденной ситуации, ему было кого попросить о помощи. Подруга Ермолаевой ответила сонным голосом, сообщив, что никто к ней не приходил и вообще она спит после ночной пьянки в очередном клубе. Галина Владимировна достаточно быстро ответила ему. Слова зятя взволновали ее – она не знала, где находится ее дочь.
Оставалось одно – воспользоваться старыми связями. Бывший одноклассник Никольского теперь работал в спецслужбах, и мог помочь с определением местоположения телефона девушки. Надежда на то, что она не оставила его где-то пылала в его груди пожаром.
Весь процесс занял несколько минут, и уже через полчаса Владислав прибыл на место. Это оказалась набережная в Парке Горького. Он нашел Лену, сидевшую на ступенях возле грязной воды Москвы-реки. Она внимала пению ветра, закрыв глаза, ловля каждое его дуновение.
Мужчина остановился за ограждением, где была пешеходная дорожка, чтобы не вмешиваться в ее уединение. Пока она не пыталась причинить себе вред – он был спокоен. В голове созрела идея о том, как вывести ее из этого состояния, вернуть к жизни и напомнить, как можно дышать полной грудью – для этого он зашел на сайт авиакомпании, чтобы заказать билеты до нужного ему пункта назначения, о существовании которого он внезапно вспомнил.
Позволив ей еще немного насладиться одиночеством, он спустился по лестнице к ней, протянув ей раскрытую ладонь.
– Пойдем. У меня есть план, – спокойно произнес он, будто и не злился за то, что она сбежала от него, не отвечала на звонки, даже не оставив записки, куда направилась.
Она удивленно посмотрела на него, но теперь это был взгляд, наполненный любопытством и предвкушением грядущего спасения из ада, в котором она жила последние две недели. Ее рука легла в его – впервые за долгое время она добровольно пошла на контакт с ним.
Ей пришлось сообщить родителям о том, что произошло. Она была немногословна, и Влад вовремя перехватил ее телефон, когда она была на грани очередного срыва, объясняя Галине Владимировне его идеи по реабилитации Лены. Женщина дала добро на все решения Никольского. Дальнейшие ее попытки поговорить с дочерью были отвергнуты последней. Еще одна беседа на эту тему могла довести ее до появления стойкого желания совершить самоубийство. Сам же Влад попросил Романа Сергеевича присмотреть за окончанием строительства дома, который рабочие обещали сдать в полной боевой готовности к середине августа.
Вопреки тому, что, когда Ермолаева узнала о том, что беременна, она испугалась и не хотела этого ребенка, теперь эта утрата казалась невосполнимой и неизлечимой, ведь она привыкла к мысли, что станет матерью, что в ней растет и развивается маленькая жизнь, о которой нужно заботиться. Не смогла. Понимание того, что это дитя было с момента зачатия обречено на смерть из-за генетической патологии, никак не желало укладываться в ее голове. Было гораздо проще обвинять себя и мужа в том, что произошло.
