– Тебя.
– Почему?
– Потому что со мной он только спит. Каждое утро, просыпаясь в моих объятиях, он говорит: «Где же моя девочка ходит? С кем она там?». Со мной он физически, с тобой – духовно. Ты станешь взрослой, и вы всегда будете вместе: и в душе, и в теле.
– Что тогда будет с тобой?
– Я – его фантазия. Уйду за сцену, в отставку, а затем умру на задворках его сознания.
В дверь стучали с неимоверной силой. Голос Германа приказывал впустить его.
Ангелина отворила засов, и он ворвался внутрь.
– Почему я постоянно должен тебя искать?! – кричал он на меня. – Ты вечно заставляешь меня волноваться! Ведешь себя, как маленькая глупая девчонка, а потом спрашиваешь, как тебе стать взрослой! Никогда! Слышишь?! Никогда больше так не делай! Поняла?!
Я встала с кресла, прошла на улицу. Он гневно посмотрел на Ангелину.
– Еще раз пойдешь против моей воли – выгоню отсюда!
Она улыбнулась через силу, поправила воротничок его рубашки.
– Прекрати! Мне не нужна твоя забота! – отрезал он, но мы обе чувствовали, как в нем закипает ненависть.
– А что тебе нужно? – спросила она, хотя прекрасно знала, что он сейчас скажет.
Он приблизился к ней, прижал к стене, впился в ее губы своими. Когда он отстранился, она слегка застонала и смахнула пальцем каплю крови с нижней губы.
– Каждый раз ты причиняешь мне боль! – упрекнула она его, говоря не только о поцелуях.
– Мне от тебя ничего не нужно, кроме твоего тела. Ты это знаешь, – сухо добавил он.
– Не причиняй боль хотя бы ей! – кивнув в мою сторону, возразила ему Ангелина.
– Без тебя всё знаю! – бросил он и вышел вслед за мной.
Я повернулась, посмотрела на Ангелину. Она помахала мне рукой, улыбнулась и закрыла дверь. Герман снял с себя сюртук и надел его на меня. Шел снег.
7.15.
Ваня осторожно толкнул меня в плечо.
– Давай, просыпайся. В восемь обход будет.
Я неохотно открыла глаза. Герман лежал на правом боку, крепко обняв меня. Мне было жарко.
Я вытащила руку, подняла её вверх и запустила пальцы в волосы соседа по кровати. Он улыбнулся сквозь сон и раскрыл глаза.
– Доброе утро, – прошептала я.
Ваня вышел из палаты и бесшумно закрыл дверь.
«Малышка, – читала я по губам, – я тебя люблю…»
– И я тебя!
«Как бы я хотел просыпаться так каждое утро!»
– Почему бы нет?
Он тяжело вздохнул.
– Что?
«Кажется, я стал педофилом».
Он засмеялся.
– К этому всё и шло.
«Не думал, что так быстро сдамся!»
– Так! Хватит валяться. Поднимаемся! – строго, но с улыбкой заявил санитар, войдя в помещение.
Я вылезла из объятий Германа, расправила футболку, надела балетки, спрыгнула с кровати.
– Сегодня будем учиться разговаривать, – весело объявила я пациенту. – Ещё, сегодня ты пойдешь в тренажерный зал и…душ.
7.30.
После стандартных утренних процедур я вернулась в палату. Санитар уже привез умытого пациента на место.
– Во сколько завтрак? – спросила я у Вани.
– В восемь.
– И обход в восемь, и завтрак! Какие тут все занятые!
Я заправила свою кровать и отодвинула её к стенке.
– Как прошла ночь? – спросил Ваня.
– Нормально, – ответила я и вопросительно посмотрела на него.
– Не было никаких происшествий?
– Почти нет.
– Что значит «почти»?
– Да так… не суть важно! – мне не хотелось делиться всеми своими мыслями по этому поводу
– Ну, ладно.
7.48.
В коридоре раздались голоса. Я выглянула за дверь и увидела главврача, шедшего вместе с Еремеевым.
– Здравствуйте, Яна! – воскликнул молодой врач.
– Доброе утро! – с большой долей безразличия в голосе ответила я.
– Вы так рано сегодня приехали! – не унимался мой собеседник.
– Я не уезжала со вчерашнего вечера.
– Вы ночевали здесь?
– Вы против?
– Надеюсь не на кровати пациента? – усмехнулся Александр Петрович.
– Нет, на соседней, но вплотную придвинутую к его. Кстати, его фиксирующие ремни были расстегнуты.
– Вы пробовали писать фантастические романы?
– А Вы пособия для жигало – неудачников?
Моему возмущению не было предела. Я вернулась в палату и закрыла дверь.
– Ты сказала им правду? – удивился Ваня.
– Хочешь, чтобы тебе не поверили – говори правду.
– Оригинально.
8.01
В палату зашел Еремеев. Он приблизился к постели пациента.
– А где Николай Петрович? – уточнила я.
– Мы разделились, – ответил он, улыбнувшись мне.
– Ну-ну… – протянула я.
– Как обстоят дела с лечением? – как будто не заметив моих слов, спросил он.
– Как видите, я еще жива! – усмехнулась я и подошла к Герману, чтобы поправить подушку.
– Ну, раз так, то, думаю, будет благоразумно перевести его в общую палату. Рецидивов не случалось уже около года. Он более не опасен для окружающих. Ремни можно снимать.
– Вы с ума сошли, Александр Петрович! – воскликнула я. – Если что-то случится с другими пациентами клиники – виноваты будете Вы!
– Разве я? Вы же его лечащий врач!
– Как у Вас все просто!
– Разве сложно?
– Какой же Вы мерзкий персонаж!
– Возможно, но не Вашей книги! Зайдите после завтрака в мой кабинет – обсудим перевод в общую палату.
Он вышел, забрав всю документацию.
Я села на край кровати Германа. Голова ужасно болела, а слова стекали на кончик языка и застывали горячей смолой, оставляя тяжелые гирьки на слизистой.
Ваня расстегнул ремни на руках пациента. Больше они ему не понадобятся. Все правильно – врач же приказал.
Я почувствовала теплые прикосновения на моей пояснице.
Санитар оставил нас вдвоем.
– Что теперь будем делать? – не поворачивая головы, спросила я.
Было тихо. Мне была нужна его поддержка. Я умирала без его сочувствия.
Я прилегла рядом с ним на самом краю. Он подвинулся и обнял меня. Я сжалась в комочек. Этого больше не повторится. Его переведут в общую палату. Я должна буду надевать белый халат, вести себя, как врач. Боже, зачем?! Почему Еремеев – такая сволочь?! Скотина! Мразь! Козел! Я ненавидела его всем телом, каждой клеточкой… Слеза пробежала по щеке.
