В магазине всё было таким аккуратным, но к концу года всё оказывалось измазано красками, зарисовано карандашами.
Две несчастные студентки мединститута стояли в очереди из первоклассников. Когда настал наш черед, мы подошли к продавцу.
В результате нашей покупки, у нас в пакетах было несколько тетрадей – блоков, ручки, маркеры, скоросшиватели и скрепки.
15.07.
– У вас с ним всё серьёзно? – спросила Женя, когда мы вернулись в машину.
– А у вас с Ваней? – уточнила я.
– Я не знаю. Может быть. Ты не уходи от ответа.
– Так я тоже не знаю, – призналась я.
Она открыла окно и закурила.
– Ты не против? – опомнилась она.
– Нет. Я уже привыкла.
– Герман не заругает? – пошутила моя подруга.
– Он знает, что ты куришь.
– Ты ему теперь всё рассказываешь?
– Почти, – улыбнулась я.
– Понятно всё с вами…
Я хотела поделиться с ней новостью, что он собирался познакомиться с моими родителями, намекая на свадьбу, создание семьи, но нет. Я не смогла начать эту тему. Слова комом застряли где-то посреди трахеи, не желая доноситься до её ушей. Это было слишком личное, и, быть может, нечто неосуществимое.
15.26.
– Мы с папой вечером к тебе заедем, заберём пакет, – предупредила я подругу и вышла из машины.
Я забежала в клинику.
– Тшш, он спит, – поймав меня за руку в холле, сообщил Ваня.
– Ладно.
Он провел меня в комнату для персонала.
– Как съездили? – поинтересовался он.
– Мы, без преувеличения, час простояли в очереди в магазине.
– Да, послезавтра же учеба начинается, как никак первое сентября. Сейчас все первоклассники будут банты покупать, готовиться к первому звонку… И на ближайшие одиннадцать лет. Как за особо тяжкое преступление.
– Или на девять, смотря, кто куда пойдёт потом.
– Это да.
– А вечерняя школа – тоже наказание? – раздался голос из-за моей спины.
Я обернулась и увидела Германа, сложившего руки на груди и стоявшего, опираясь плечом на дверной проём.
– Нет, не наказание, а необходимость, – ответила я.
– Понятно. То есть мне в моем возрасте придется ходить на уроки.
– Герман, тебе 36 лет, а ты боишься учителей? Конечно, можно организовать занятия на дому. Думаю, что Ольга Павловна может нам с этим помочь.
– Нам? – удивился он. – То есть ты меня не оставишь после выписки?
– Так, я чего-то не поняла… Это хорошо или плохо?
– Это замечательно! Ты будешь со мной?
– Боже, ты такой несамостоятельный. Куда ж я от тебя денусь?
16.00.
На улице было тепло, но уже чувствовалась надвигающаяся осень. Мы сидели на скамье возле клиники, и я рассказывала о приключениях меня и Жени в магазине.
Он искренне смеялся над моими историями. Потом я начала повествование о других весёлых случаях…
Время летело незаметно, и холодный ветерок начал подбираться к саду.
– Ты курила? – вдруг спросил он, почувствовав запах сигарет на моих волосах.
– Нет, – честно ответила я, – это Женя, пока мы ехали сюда.
– Почему, если она не бережёт своё здоровье, то портит его и тебе? – возмутился он.
Я промолчала. Пусть думает, что хочет.
17.00.
Он обнял меня.
– Замёрзла? – заботливо спросил он.
– Немного.
Я вспомнила о предстоящей конференции. Что я буду говорить? Чем объясню новый диагноз?
– О чем задумалась?
– Всё о том же…
– Прорвёмся.
– Понимаешь, я написала тебе такой диагноз, который должен иметь серьезную причину.
– О чем ты?
– Видишь ли, судя по твоему поведению, я всё решила верно: сновидения, отрешённость от реальности, дереализация, двойная ложная ориентировка… Причины нет.
– Как это нет?
– Должно было быть сотрясении мозга, алкогольная или наркотическая интоксикация. У тебя этого не было.
– В конце концов, мы можем соврать.
– О чем?
– Скажем, что было сотрясение.
– Они могут провести диагностику.
– Они слишком ленивы для этого. Им плевать на всё. Можешь даже не переживать по этому поводу.
– И при каких обстоятельствах ты ее получил?
– Когда с другом выпрыгивал их окна…
– Мне интересно, что бы было, если бы тебя тогда поймали?
– Не знаю. Не задумывался над этим.
17.23.
Мы зашли в палату. Здесь было светло и прохладно. Так дышать было легко!
– Прекрати думать об этом! – запретил он мне. – Всё будет хорошо!
– С чего ты взял?
– Доверься мне.
У меня не было выбора, да и продолжать спор казалось бессмысленным. Он так был убежден, что мы справимся, поэтому у меня даже не оставалось шанса на сомнение.
18.00.
– Тебе пора домой, – заботливо заметил он, когда Ваня позвал его на ужин. – Ты сегодня устала. Отдыхай…
Я выглянула в окно и увидела папину машину.
– Проводишь меня до ворот? – попросила я.
Он с радостью откликнулся на мое предложение.
Мы подошли к калитке. Герман стоял спиной к улице, и, когда я его обняла, увидела, как папа с упрёком покачал головой.
– Я пойду? – робко спросила я.
– Да, конечно, – замешкался он, уступая мне дорогу.
Я дотронулась до ворот, он схватил меня за руку, притянул к себе, коснувшись пальцами моего подбородка, запрокинул мою голову немного назад и поцеловал.
Я забыла про весь мир. Зачем он мне был теперь нужен?
Когда я переступила границу, отделявшую клинику от свободы, села в машину. Герман же скрылся в мрачном холле больницы.
– И что это было? – строго спросил меня папа.
– Что было? – отвлекаясь от своих мыслей, уточнила я.
– Вот это сейчас что было?!
– Ты же всё видел… – устало ответила я.
– Да, и требую объяснений!
– Пап, мне уже двадцать два года. Я абсолютно взрослый человек, который так же, как и все, имеет право на счастье и любовь.
– Но не с пациентом психушки!
