– Что? Всё так плохо?
– А знаешь, это было немного больно… – сообщила она мне.
– Не знаю, – напомнила я.
8.30.
Началась скучная, жуткая, усыпляющая лекция.
– Сколько на мотоцикл учиться? – спросила я у нашего Димки, пока преподаватель сделал паузу.
– Полтора месяца. А что? – ответил он мне.
– Ничего. Просто спросила.
Мы с Димой хорошо общались, но всё ограничивалось исключительно дружбой и ничем более. Он был, однозначно, не в моем вкусе… Мажор.
10.03.
На перемене я позвонила Герману. Я больше не могла дышать без его голоса, словно кислород больше не поступал в мои лёгкие, но и эуфиллин не помог бы.
* Я тебя слушаю, – сладко разлился он каждой своей клеточкой по моему сознанию.
– Как у тебя дела? – спросила я.
* Без тебя? Мне не нравится.
Я стояла вместе с Женей и Настей Макеевой в широком коридоре у окна, выходившего на проспект.
– Мама? – кивнув на мой телефон, уточнила бывшая девушка Вани.
Я отрицательно покачала головой.
– А кто? – не унималась «Зина».
– Да какая тебе разница?! – вспылила моя Женька.
– Просто спросила, – обиделась её собеседница.
* Во сколько ты освободишься? – продолжал Герман.
– Хочешь считать минуты? – улыбнулась я.
* Тогда уж секунды… – исправил он меня.
– Буду у тебя в два часа.
* Я уже соскучился, – сделав небольшую паузу, сорвался он на шепот.
– Я тоже… – не заставил себя ждать мой ответ.
Как это принято у всех порядочных девушек: о личной жизни знают только несколько самых близких людей, как правило, это родители и подруга.
Мои папа и мама были в курсе почти всего, а вот Женя знала все подробности моих отношений, но к чему приведет эта незаконная, запретная любовь… На этот вопрос ни у кого не было однозначного мнения.
11.14.
Патология. Пришла Василиса (наш куратор), сообщила, что на большой перемене в понедельник нужно будет отчитаться за практику, кто проходил её в каких-либо организациях этим летом.
Я спросила её о том, что делать, если она закончится только в октябре, по усмотрению главного врача клиники. Она ответила, что руководитель должен дать справку уже сейчас.
Ещё один повод пойти сегодня к Филину.
13.45.
Я с нетерпением ждала звонка с третьей пары. Томясь, словно в старинном замке, в душных аудиториях, я мечтала только об одном – услышать заветный звук, что приговорит меня к свободе и позволит мне выйти на улицу, чтобы добраться до клиники… До него.
Женя отправилась домой, а я поехала к Герману.
13.57.
– Привет, – произнес Ваня, – а где Женя?
– Дома, наверное.
– Много задали?
– Да нет… – протянула я, заталкивая ключи от машины в боковой карман рюкзака.
– Она тебе что-нибудь говорила?
– О чём? – уточнила я, хотя прекрасно знала, что он его интересует.
– О нас с ней.
– Ну, сказала пару слов… – солгала я, что не составило для меня большого труда.
Конечно, она поведала мне все подробности прошедшей ночи, хоть я слушала её без особого интереса. Я не хотела, чтобы Ваня чувствовал себя, как оголённый провод. Пусть думает, что я почти ничего не знаю.
14.03.
Коснувшись ручки двери, ведущей в комнату №8, я остановилась, прислушиваясь к мощным ударам в моей груди. Я дрожала внутри своего сознания от предвкушения встречи с ним. Боже, прошло всего лишь несколько часов, а я уже начинала вести себя как глупый подросток, влюбленный в представителя противоположного пола.
Его голос делал меня безумной, а прикосновения убивали и воскрешали в один миг. Я, становясь ледяным осколком замёрзшей воды, сгорала в пламени, пылавшем в его взгляде.
Что происходит со мной, когда он рядом? Я, казалось, способна лишиться рассудка, чтобы потом вновь обрести его возле любимого человека, дарящего мне новый неведомый доселе мне мир, укрывающий меня в его любви и ярком солнечном свете.
– Как добралась? – спросил у меня Герман, когда я, наконец преодолев свое замешательство, показалась внутри помещения, отделенном стенами от прочих.
– Хорошо, – ответила я, обняв его.
– Что с учебой?
– Да ничего особенного.
– Пойдешь к Филину?
– Да, точно.
Я оставила его в палате и вышла в холл.
Закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней спиной, заложив руки за поясницей и закрыв глаза. Пульс понемногу возвращался в нормальный ритм, но по-прежнему напоминал о себе громкими тонами где-то меж рёбер.
14.15.
Я постучала в кабинет главного врача. Он пригласил меня войти.
– Николай Васильевич, здравствуйте! – обратилась я к нему, чувствуя себя более уверенно, чем несколько минут назад с Германом. – Вы не заняты?
– Найду минутку, – бросив на меня быстрый взгляд и поправив очки, ответил он.
– Сегодня в институте сказали принести справку с места практики от руководителя…
– Да, я как раз её подготовил для Вас.
Он протянул мне листок с напечатанным текстом, своей подписью и печатью.
– Спасибо, – поблагодарила я, готовясь задать следующий вопрос.
– У Вас что-то ещё? – заметил он моё замешательство.
– По правде говоря, да, – призналась я.
– Я Вас слушаю.
– Речь пойдет о Германе…
– Я догадался.
– Я считаю, что достигнута та абсолютная ремиссия, и он больше не нуждается в стационарном лечении.
– Предлагаете его выписать?
– Да, – твердо подтвердила я, даже сама удивившись своей решительности.
– Вы представляете, о чем Вы просите? – он был напряжён, но не настроен категорично, что давало мне небольшую надежду на благоприятный исход нашего диалога.
– Со всей ответственностью.
– Вы же понимаете, что я не могу разрешить Вам это?
– Понимаю, но, вопреки всякому здравому смыслу, прошу об этом.
– Яна! – вспыхнул он, но в миг успокоился. – Делайте, что хотите!
Он взял из папки, лежавшей на его столе какой-то бланк, поставил свою печать и размашистой подписью окончательно заверил этот документ, после чего протянул его мне.
