Правильнее было бы сейчас мне отказаться и уйти. Но мудрый Семенович оказался прав не только в том, что я здесь благодарности не дождусь. Прав он оказался и насчет ушата помоев. А я не люблю, когда на меня выливают ушат помоев.
— Вы можете все триста тысяч безналичным расчетом перевести?
— Могу.
— Вы про такой фонд «Справедливая помощь» слышали?
— Да. Какое это имеет отношение к делу?
— Переведите все триста тысяч на его реквизиты, пожалуйста. Я туда сегодня позвоню, предупрежу что будет перевод и скажу им сколько денег на какие проекты адресно распределить.
Станкевич молча и с удивлением на меня смотрел. Подобного захода он точно не ожидал, и сейчас не справившись с эмоциями даже хватанул пару раз воздух как брошенная на лед рыба.
— Это все? — спросил я и встав вполоборота показал в сторону двери. — Я могу идти?
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — разродился Станкевич довольно странным вопросом.
О-о-о. Я многое хотел бы ему сказать. Как говорится, если зовете меня на корпоратив и упорно уговариваете выпить с вами, будьте готовы услышать о себе много нового и интересного.
Ладно, это я сам с собой шучу, просто настроение почему-то хорошее. Триста кусков настоящих денег в благотворительный фонд — приятно делать добрые дела. Без шуток, реально настроение улучшилось. Поэтому как бы много всего не хотел я сказать господину Станкевичу, делать этого конечно же не буду.
Так что я лишь развел руками, жестом показывая, что не понимаю чего от меня хотят.
— Тебе настолько безразлична моя дочь?
— Это вопрос, не имеющий никакого отношения к делу.
— Почему?
«Ты дурак что ли, как это почему? Кто из нас второй секретарь обкома, ты или я?» — так и захотелось ему сказать. Сдержался, заговорил ровным тоном, объясняя вроде бы очевидное.
— Потому что мы с ней из разных социальных групп. Речи о мимолетной интрижке как понимаю не идет, а вы заранее планируете хорошее замужество для своей дочери. Для этого нужно выбирать ей жениха из своей социальной страты, причем такого жениха, который как минимум или имеет крепкое положение и перспективы в высоком обществе, или умение грамотно управлять деньгами. Большими деньгами, а не такими как… — показал я на стопки на столе. — Иначе дети Алисы, ваши внуки, будут вынуждены ходить на работу пять дней в неделю, зарабатывая себе на жизнь. У меня нет ни положения в обществе, ни умения управлять большими деньгами. Это же любому дураку очевидно, или вы меня сейчас просто на сообразительность проверяете?
Хм, похоже последняя подача оказалась явно лишней. Я уже как-то имел неосторожность испортить отношения с одним директором, еще в другом мире. Тоже тогда речь шла о вполне очевидных вещах, и я не думая произнес фразу: «Это же любому дураку очевидно».
Как тогда оказалось, не любому.
Понятно, что нюансы воспитания и пристройства наследников состоятельных семейств — не общественное достояние, но я никак не думал, что господин Станкевич так удивится сказанному сейчас. Мне об этом отец с момента первых проблесков разума периодически долдонил, усилив громкость наставлений особенно когда у меня первые подруги появляться начали.
Или Станкевич сейчас не от этих моих слов удивляется? Вообще не могу понять по его лицу, чего он от меня ждет, и чего хочет услышать.
— Жениху вашей дочери не в последнюю очередь необходимо будет принять на себя обязательства по сохранению накопленного вами семейного капитала, я под это просто не подхожу. Очевидно, что стоит вам выйти на покой, как меня тут же сожрут.
Здесь я немного лукавил, конечно — не договаривая, что у меня в этом мире есть немного важных дел, которые не предусматривают возможной роли кавалера Алисы, боже упаси.
Станкевич молчал, по-прежнему очень странно на меня глядя. Даже не могу понять его эмоции, каша какая-то. В покер я бы с ним точно играть не сел, вообще непонятно ничего, просто не прочитать его. Как будто настройка радиоприемника взбесилась, сплошное шипение и мельтешение нескольких голосов накладываются.
Ладно, надо закачивать уже.
— В общем, под роль жениха не подхожу, так что обсуждать эту тему не вижу смысла. У меня нет положения в обществе, у меня нет грамотности в управлении большими потоками денег, кроме того мне это неинтересно. Теперь я могу идти?
— Тебе неинтересна Алиса?
— Речь сейчас была об управлении большими потоками денег. Это мне не интересно.
— А она совсем тебе не нравится, правильно понимаю?
Ну вот опять почем за рыбу деньги. «Дядь, ну хорош, прекращай!» — захотелось уже мне повысить голос. Но я сдержался.
— Ваша дочь красивая и умная девушка, но нравится она мне или нет, еще раз: не имеет отношение к делу.
— Она в тебя влюблена без ума.
— Это пройдет, — успокаивающим тоном, как доктор на приеме, произнес я. — Если является проблемой, отправьте ее на несколько месяцев куда-нибудь подальше, а еще лучше — волонтером в госпиталь или приют для животных.
— Это все, что ты можешь сказать?
Господи, какой же он тупорогий. Просто никак его не пробьешь: похоже, у него лобовая броня плавно переходит в затылочную кость, как Артур Волков из логистики любил говорить, когда кто-то жестко тупить начинал. Единственный нормальный человек в том вертепе различных совещаний, которые я имел счастье посещать в прошлом мире во время своей недолгой карьеры. Он еще много такого хлесткого говорил, я за ним иногда даже записывал.
Генрих Станкевич между тем продолжал смотреть на меня с вопросом ожидания. Наверное, лучше бы мне было сейчас промолчать. Но все же — на волне хорошего настроения от трехсот тысяч на благотворительность (легко пришли легко ушли) и от удивления его непробиваемостью я не удержался.
— Знаете, когда я спасал жизнь вашей дочери, совершенно не думал о том, чья она дочь. Я даже этого не знал. А если бы знал, тоже не думал бы. Более того, вытаскивая ее из воды я совершенно не думал о том, что она в отношении меня вела себя крайне невоспитанно и невежливо…
Вот почти не соврал — там ведь такие сиськи были, что я в тот момент на них немного отвлекся даже несмотря на надвигающийся на нас вал цунами.
— …и сейчас, видя величину и размер вашей оценки жизни и спокойствия своей дочери, хочу сказать: я просто сделал то, что сделал бы каждый на моем месте. Не стоит таких огромных благодарности. Теперь все, я могу идти?
— Пшел вон, — с гримасой отвращения махнул рукой Станкевич.
Вот тут-то у меня планка моей девиантной, частично демонической сущности и упала. Причем одномоментно — буквально краткий миг повело морозцем по плечам, и в груди уже возник ком обжигающе-холодной ярости.
— С зеркалом так общайся, дегенерат.
