«Тебе даже может показаться, что это будет предательством с моей стороны».
— Да уж действительно может показаться, — едко прошептала, почти прошипела Алиса. И крепко задумалась, кому сейчас может позвонить и решить вопрос с деньгами. Так, чтобы и не стать сильно обязанной потом, и чтобы о ее просьбе не пошли лишние толки. Или же чтобы это не послужило предлогом к попытке ухаживаний — отшивать поклонников ей за последнее время приходилось довольно часто.
— Да никому, — неожиданно для себя сделала вывод Алиса.
В этот момент раздался звуковой сигнал оповещения о входящем сообщении. Второй, третий. Алиса взяла телефон и начала читать сообщения с соболезнованиями и заверениями поддержки. Уже понимая, что прошло что-то страшное и неотвратимое, Алиса быстро набрала ответ на одно из сообщений, пришедшей от еще школьной подружки Катерины, спрашивая ее в чем дело. В ответ получила несколько недоуменных и плачущих пиктограмм и ссылку на новость-молнию в «Московском комсомольце»:
Срочно! Генрих Станкевич покончил с собой на своей подмосковной даче.
Алиса ощутила, как у нее уходит земля из-под ног. Почувствовав накатывающую слабость, она упала на кресло и долго, очень долго смотрела в экран телефона. Она понимала теперь, как ошибалась.
Даже близко Алиса подумать не могла, что под словами «бросить и предать» отец подразумевал именно это.
Она была умной девушкой, но у нее еще было совсем мало жизненного опыта. Поэтому самый очевидный вариант — о котором просто кричала обстановка, обстоятельства, слова и странный внешний вид отца, она просто упустила. И сейчас это осознание накрыло ее тяжким грузом.
Глава 9
— Теперь я могу узнать, почему такая сложность и конспирация?
Родионов в ответ на вопрос промолчал. Жестом попросил меня подождать, после чего просто сидел и смотрел в стену — там, где в нормальном самолете должен быть иллюминатор. В везущем же сейчас нас в Москву суборбитальном корабле иллюминаторов предусмотрено не было.
Вскоре нам принесли кофе — Родионову как обычно, а мне три ложки сахара и «не размешивать». Бессменная Лидочка принесла, кстати. Похоже, кроме личного секретаря Александра Николаевича «Поскребышева», до сих пор не помню его фамилию, у Родионова еще и личная стюардесса есть.
Находились мы сейчас с Родионовым в отдельном салоне, только вдвоем. Мэйсоны — отец и сын, летели вместе с нами, но располагались в другом отсеке. Похоже, что у них тоже есть темы для приватной беседы. Или нет, а серьезный разговор только у нас тут предстоит.
Лишь после того как мы попили кофе, и Лидочка принесла Родионову еще одну кружку, он нарушил молчание. Причем начал с довольно неожиданной подачи:
— Ты каким-то образом меняешь реальность вокруг себя. Не замечал?
— Да нет… Наверное… — пожав плечами, ответил я, озадачившись.
— Замечал, значит. Только не акцентировал внимание, — кивнул Родионов, увидев мою неоднозначную реакцию. — Видишь ли, все планы, рядом с которыми ты оказываешься, постоянно изменяют свое направление, часто весьма кардинально. Так что я сейчас думаю, что именно и в каком виде тебе довести, чтобы снова не скорректировать реальность и потом не начинать все сначала, когда пройдет шок удивления…
Некоторое время после этих его слов стояло молчание. Которое завершилось еще более необычной подачей.
— Бергер, — вдруг произнес Родионов.
— Бергер?
— Да, Бергер. И Крамер. Их, как и тебя недавно, пытались убить темные культисты.
— Ух ты, серьезно. И какие они из этого сделали выводы, есть информация?
— Есть. Но об этом ты с ними сам и поговоришь, они оба желают тебя видеть. Да-да, они сейчас тайно находятся в России, именно из-за этого такая срочность с тем, чтобы ты как можно скорее оказался в Москве. Но есть и еще одна цель нашего визита, и для стороннего наблюдателя именно она выходит на первый, показательный план.
— Какая же?
— Генрих Станкевич сегодня… уже вчера, вернее, покончил жизнь самоубийством на своей подмосковной даче.
— Чего это он?
— Оказался в конце пути, — пожал плечами Родионов. — Выбирая между позором и смертью он выбрал второе.
— Вы к этому причастны?
— Нет-нет, он сам, если ты об этом.
«Ну да, ну да», — так и захотелось мне сказать. Промолчал.
— Если говорить в рамках общей картины событий, то конечно причастен, — отреагировал Родионов на мой явно недоверчивый взгляд. — Потому что именно я был первым из тех, кто посадил Генриха на крючок, и я был именно тем, у кого оказалась основная информация о всех его делах и делишках с уважаемыми людьми.
— Чем это грозит уважаемым людям?
— Не очень правильно ставишь вопрос. Это не вопрос прямой угрозы, это… как бы тебе объяснить. Сейчас на самом верху идет крайне напряженная аппаратная борьба, а Генрих был часть той группы, против которой опосредованно выступает… моя, так скажем, команда. За время, пока Генрих был у меня на поводке, я не приобрел ничего сверхважного, но… ты же видел результаты недавних выборов во Франции?
— Да. Видел, изучал.
Если в моем прежнем мире я проходил далеко и мимо политической жизни, то в этом абстрагироваться от нее не получалось с самого начала, потому что здесь были замполиты, политинформация и прочее. Та же подготовка к собеседованию для получения гражданства, например. Тем более далеко от политики не получилось уйти, находясь в школе офицеров. Разбор недавней предвыборной борьбы в Четвертой республике мы проводили неоднократно и с разных сторон как до выборов, так и после. Так что я был в курсе того, как лидировавший по всем опросам кандидат за три недели до голосования оказался в центре коррупционного скандала. Скандала, на первый взгляд довольно скромного, но раскрученного до космических уровней и по итогу стоившего признанному фавориту президентского кресла.
— Сейчас в Москве идет столкновение сразу трех групп влияния. И то, что у меня есть благодаря Генриху, может при определенных условиях стать хорошим козырем. Который можно будет использовать также, как была использована компрометирующая информация против господина Руаяль на недавних выборах. Или же эта информация наоборот, может быть не использована…
— Fleet in being, — не удержался я, намекая на то, что есть факторы, которые влияют на ситуацию только лишь одним фактом своего существования.
— Именно так, — едва улыбнулся Родионов, согласно кивнув. — Откуда ты такой умный?
— Из другого мира.
— А, ну да, запамятовал.
Я тоже едва заметно улыбнулся. Если раньше меня оговорки про «откуда я такой умный» от Родионова подспудно и незаметно подпитывали дофамином, то сейчас — после всего лишь нескольких месяцев обучения под руководством грамотных наставников, я уже смотрел глубже. Нет, это не было искусственной лестью, Родионов говорил это искренне. На первом уровне общения, конечно же.
