— Неплохо! — срывающимся фальцетом произнес Павлов, поправляя сбившийся на лоб волосы. — Вполне неплохо. Предлагаю на этом и…
Договорить он не успел.
Я активировал Дар — он пошел по мышцам и венам ледяной волной, мощной и страшной. А потом полупрозрачным потоком устремился на противника.
Павлов захрипел — волна была слишком большой, даже для него.
Кто-то из комиссии подскочил, но я уже не обращал внимания. Я тянул из Павлова все, что только можно было — и силу, и Дар, и душу. Ярость заполнила меня и я не мог остановиться, хотя понимал, что приблизился слишком близко к недозволенному.
Павлов хрипел, глаза его выпучились, лицо покраснело, потом и вовсе посинело.
— Пушкин! Что вы делаете?! — возмутился старичок. — Вы же его убьете!
— Я. Сдаю. Экзамен! — отчеканил я, усиливая воздействие.
Мне хотелось посмотреть на что я способен, какова граница моих возможностей.
— Вы сдали экзамен! Сдали! — старичок повернулся к остальным членам комиссии. — Ну что же вы молчите?
— Сдал! Сдал! — засуетились те.
— Отпустите Павлова, ради бога!
Я нехотя ослабил хватку.
Противник тяжело и сипло задышал, упав на колени. Некоторое время все смотрели на него, как он дышит, страшно и с присвистом. Потом все тот же старичок отодвинул стул, вышел из-за стола.
— Пушкин, это не достойное поведение!
— В чем же оно выражается? — поинтересовался я.
Мне правда было интересно.
— Вы едва не убили первого помощника декана!
Я повернулся к Павлову, пожал плечами.
— Он жив. А я всего лишь сдавал экзамен. Причем бумажный мне отклонили вы сами, разрешив сдать только подтверждение на Дар. Я и продемонстрировал этот Дар. Причем хочу напомнить, что господин Павлов самолично вызвался его принимать. Вы отговаривали его, но он не согласился.
Крыть комиссии было нечем.
— Сученыш! — хрипло прошептал Павлов, потирая раскрасневшуюся шею.
Я хотел ответить этому уроду чего покрепче, но не успел. Дверь с грохотом отворилась.
— Что тут происходит? — внезапно раздался властный женский голос и комиссия вдруг зашепталась.
Я обернулся и увидел седую женщину, высокую, в черном наряде, больше похожим на монашеский балахон. И только серебряная звездочка, украшенная россыпью алмазов, говорила о высоком статусе гостьи.
Еще даже не слыша шёпот комиссии, я понял, что это мадам Смит — сама глава Школы. Однако даже не это внезапное появление меня сейчас напрягло в больше степени.
Смутил клинок, который она держала в руках. Лезвие оружия было окровавлено.
Глава 17
Бал (I)
— Что вы тут делаете? — вновь повторила свой вопрос Смит.
В интонациях ее голоса слышались раскаты грома, даже мне, видавшего всякого, стало не по себе. Казалось, за этой личиной хрупкой женщины прячется весь выкованный из железа великан. Все вопросы о том, как же она управляется со всем тут же сами собой отпали.
— Экзамены принимаем, — выдавил из себя Павлов.
Было видно, что перед мадам Смит он робеет и сильно боится ее — власть она тут имела безоговорочную.
— Это больше похоже на бардак! — сурово заметила Смит, оглядывая комнату, в которой было все перевернуто вверх тормашками — дрались мы по настоящему и на такие мелочи не обращали внимание. — И почему именно в этой аудитории, а не где положено?
— Так ведь из-за одного человека, — заблеял Павлов. — Из-за Пушкина, он заявку подал…
Смит смерила меня суровым взглядом и я впервые почувствовал что-то родное из моего мира — точно таким же взглядом на меня смотрела Естер, предводительница штурмовиков. Правда у Смит он был еще тяжелей, и я невольно отвел глаза — не было сил стерпеть его.
«Какая-то ментальная техника?» — подумал я, ощущая тяжесть в голове — будто стянуло лоб стальным обручем.
— И как успехи? — наконец соизволила обратиться Смит ко мне. — Сдали экзамен?
Я глянул на Павлова, ответил:
— Сдал.
— Ну что же, поздравляю.
Это были слова, которые глава Школы говорила не каждому — память подсказала, что я удостоился огромной чести. Удивленные взгляды комиссии только подтвердили это.
Я преклонил голову, ответил:
— Благодарю, уважаемая!
Это были слова из другого мира, именно так нужно было обращаться к почтенным господам и сказал я их от чистого сердца, на мгновение позабыв о том, где нахожусь. В другом случае меня бы выставили за дверь за не соблюдение этикета. Нужно было говорить ей «Ваша Светлость», поминуя тем самым высокий пост мужа и ее статусность. Но искренность, с какой они были произнесены, тронули Смит.
Она едва заметно улыбнулась, кивнула:
— Можешь идти, Пушкин.
Я вновь благодарно поклонился и вышел. Спрашивать о том, почему у нее в руках окровавленный нож было не культурно, поэтому я промолчал, хоть и было чертовски интересно.
— Постой, — обратилась ко мне Смит, когда я уже был в дверях. — Ты обронил?
Она указала на монету. Павлов сверкнул глазами, уже хотел ответить, что это его штуковина, но я опередил его:
— Да, я обронил.
И быстро забрал артефакт себе. Активация его уже была исполнена и кругляш вновь представлял всего лишь обычный кусок металла. Но с этим кругляшом нужно быть осторожным. А еще лучше отнести какому-нибудь мастеру, чтобы он подобрал к нему свой код, который уже не возможно будет взломать Павлову или кому-то другому.
Поднявшись на второй этаж, я двинул к себе. Мысли мои были теперь занятый необычной монетой, которая отрезала мне возможность к активации Дара. Готов поспорить, такая штуковина очень много денег стоит.
Раздумывая о том, как бы предъявить за такую подставу Крысеевым, я дошел до своей комнаты. Внутри звенел телефон, который я оставил на столе.
— Алло?
— Саша, как ты там? — осторожно спросил отец. — До меня дошли слухи…
Он говорил все медленней, предчувствуя самое страшное.
— …слухи, что экзамен перенесли… на сегодня. Это правда?
— Правда, — кивнул я, подкидывая монетку в воздух.
— Ты уже сдал? Или только собираешься идти? Не отвлекают? А то если… то я перезвоню…
— Уже вернулся.
В трубке воцарилось гнетущее молчание.
— Нам собирать вещи? — наконец, спросил Федор Иванович.
Голос его дрожал.
— Собирайте, — ответил я. — Но только не вещи.
