Завершил мой наряд небольшой золотой перстень с узорчатой буквой «П» и орлом, сидящим на верхней планке.
— Ваш именной тотем, — заботливо подсказала Марина.
Сидело все на мне идеально, и я любовался собой, глядя в зеркало. Не мешало бы подкачаться, чем я совсем скоро займусь, дрыщеват. А так — вполне достойно.
Марина тоже смотрела на меня с плохо скрываемым вожделением. Я подумывал о том, чтобы проверить на звуконепроницаемость стены гардеробной, но нужно было спешить. Другой слуга, высокий и прямой как гвоздь старик, сообщил, что машина уже подана.
Нужно было идти.
…Через полчаса лимузин привез меня к каменным воротам, отделанным гранитом и украшенным у входа мраморными статуями. Подстриженный газон, фонтан, пруд и лебеди в нем — все говорило о том, что школа элитная. Даже в ботинках ходить как-то не удобно — боишься асфальт замарать, такой он тут чистый.
Встретивший комендант проводил меня до корпуса, где я жил. Как я понял из отрывочных разговоров и картинок из памяти прошлого владельца тела, в школе мне придется жить всю неделю. Домой только на выходных. Таков порядок.
Память упорно не хотела рассказывать, где же моя комната — только выплыл из тумана номер: «23».
Я вышел в коридор, с двух сторон которого были расположены комнаты. Слева начинается с «9», справа — с «54». Полный кавардак!
Я прошел вперед, вернулся назад. Нужной комнаты не нашел. Казалось, расположены они были в хаотичном порядке, как зорг наплевал.
Ругань моя то затихала (когда я находил комнату № 22), то вновь прорывалась (когда следующая комната внезапно оказывалась № 42). Я был на пределе.
— Заблудился? — спросил кто-то.
Я обернулся.
Передо мной стоял толстячок, в школьной форме, мешковато сидящей на нем, с толстыми очками, которые все время норовили съехать на кончик круглого картошкой носа.
— Ага, заблудился, — хмуро ответил я. — Тут все зорговских волос с задницы накурились, когда номера присваивали?
Толстячок меня явно не понял, но спросил:
— У тебя какая комната?
— Двадцать третья.
— Это вон там, — он показал в дальний конец коридора. — Сразу после тридцать седьмой.
Я с недоверием посмотрел на толстяка. Но прошел вперед. И…
Потные усульские подмышки! Комната № 23! Как она туда спряталась?! Ведь я же ходил тут, и не раз.
Я сделал глубокий вдох, выдох. Уже не раз стал обращать за собой, что с трудом сдерживаю эмоции, хотя в прошлой жизни был непробиваем — профессия не позволяла давать слабину. Видимо новое тело еще не адаптировалось к новому сознанию. Да и юношеские гормоны играли.
— Я тоже по первой терялся, — сказал толстяк, видя мою реакцию.
— Спасибо, что ли, — кивнул я, не оборачиваясь, боясь даже на мгновение потерять комнату из виду — вдруг опять пропадет?
Толстяк что-то ответил, но я его уже не слышал — зашел внутрь.
Комната тоже оказалась вполне неплохой, уж не хуже моей каюты на космическом ведре, на котором я последнее время летал. Мягкая кровать, дубовая тумбочка, стол, шкаф. Что еще нужно для учебы?
В дверь постучали. И не дождавшись ответа, в комнату вошел гость.
— Добрый день, господин Пушкин, — произнес зычным басом мужчина уже преклонных лет.
Одет он был с иголочки, идеальный драповый костюм мышиного цвета, белоснежная рубашка без единой складки, запонки, блестящие россыпью алмазов. Память подсказала, что это был первый помощник ректора школы господин Павлов. Воспоминания о нем были серые, отдающие дерьмом.
Ага, значит не самый приятный тип — понял я.
— Добрый день, — сдержанно ответил я, внимательно следя за гостем.
Тот тоже смотрел на меня, и казалось, пронизывал насквозь.
— Рад вновь видеть вас в стенах нашей школы, — произнес Павлов, но по тону голоса было слышно, что радости как раз и не было ни капли.
Будь его воля, отчислил бы прямо сейчас. Но правила. В этом мире тут все по ним живут, не смея их нарушить. С одной стороны хорошо. Если есть правила, значит, есть и границы, по которым можно двигаться, на которые можно давить и которые можно использовать в своих целях. С другой стороны, эти правила придумал не я, а значит слабых мест достаточно. Но ничего, выкручусь.
— Спасибо, — ответил я, вновь глядя на гостя. И как можно слаще добавил: — И я рад видеть вас в полном здравии.
Павлова аж передернуло.
— Мы ожидали видеть вас позже, — произнес он, улыбнувшись при этом так, что захотелось скорее помыться.
— А я пришел сейчас, — с плохо скрываемым ехидством ответил я и рот Павлова стиснулся до едва заметной ниточки. — Надоело дома валяться, в школу так сильно потянуло, что просто сил нет!
— Валяться? — удивился Павлов. — Насколько я слышал, в вас стреляли.
— Так, пустяк, — махнул я. — Царапина.
— Это радует, — ответил Павлов. — Что же, занимайтесь, рвение приветствуется. Кстати, я получил от вашего рода официальную бумагу о пересдаче экзамена.
— Верно, — кивнул я.
— Не думаю, что это возможно осуществить, — покачал головой Павлов, от чего его второй подбородок начал мелко трястись.
— Это еще почему? — напрягся я.
— Успеваемость у вас слабая, никудышная. Да, по техническим наукам есть определенный прогресс, но в остальном — полный ноль. Особенно в физических предметах. Не думаю, что будет лучшей идеей собирать комиссию ради вас одного, отнимать их время, если результаты экзамена уже известны заранее.
— Известны заранее? — переспросил я.
— Конечно, — кивнул Павлов. — Вы их не сдадите.
— Это ваше предположение? Или констатация факта?
— Конечно же предположение, — усмехнулся Павлов. — Не думаете же вы, что я вам угрожаю?
— Как раз именно так это все и выглядит. Я вот что хотел сказать, господин Павлов. Заявка была отправлена до окончания срока. Не допустить до экзамена вы меня не имеете права, вы это и сами знаете. Так что не надо этих предположений. Пусть они останутся при вас. А если все же вы не допустите меня до экзаменов, то нашему роду придется обратиться… впрочем, об этом вы узнаете позже. Главное, чтобы не было поздно.
— К кому это вы собрались обратиться? — настала пора Павлову растеряться.
— Вы все прекрасно понимаете, — размеренно ответил я, хотя и сам понятия не имел, о чем говорю. Тут главное уверенность в голосе — проверенная техника. И главное не перегнуть. — За вами давно уже следят.
— Кто следит? О чем вы говорите? — Павлов явно испугался.
Интересно устроена психология людей. Достаточно дать им очень смутный намек, и они сами все допридумывают. Особенно если за душой имеются грешки. Готов биться об заклад Павлов уже мысленно повел себя на расстрел — это читалось в его глазах. Трусливый мужичок.
