Было бы неверно, однако, утверждать, что в Мидвиче вообще не происходило никаких исторических событий. В 1931 году там произошла вспышка ящура. А еще раньше, в 1916 году, сбившийся с курса цеппелин сбросил бомбу, которая упала на вспаханное поле и, к счастью, не взорвалась. А до этого Черного Нэда, разбойника с большой дороги, застрелила на ступеньках гостиницы «Коса и Камень» некая Полли Паркер. И хотя это событие скорее личного, чем общественного характера, оно тем не менее было прославлено в балладах 1768 года.
К таким же событиям можно отнести и неожиданное закрытие близлежащего монастыря Святого Акция, из которого разбежались монахи; сплетни о причинах их побега ходят до сих пор, хотя это случилось еще в 1493 году.
Кроме того, в церкви устраивали конюшню для лошадей Кромвеля, а развалины монастыря посетил Уильям Уордсворт
[3]
, посвятив этому один из своих сонетов.
Вот, пожалуй, и все. Если не считать вышеупомянутых событий, история, казалось, проходила мимо Мидвича, никак на нем не отражаясь.
То же можно было бы сказать и о жителях. Предки всех их, кроме викария, его жены, семьи Зеллаби из поместья Кайл, доктора, окружной медсестры, нас и, конечно, исследователей, вели здесь в течение многих поколений размеренную и безмятежную жизнь.
В течение всего дня 26 сентября ничто, казалось, не предвещало никаких неожиданностей. Разве только миссис Брант, жена кузнеца, почувствовала – как она потом заявила – легкое беспокойство, заметив на одном из полей сразу девять сорок; да мисс Огл, служащая почты, была расстроена накануне ночью тем, что увидела во сне необычайно больших летучих мышей-вампиров; но к сожалению, предчувствия миссис Брант и сны мисс Огл были столь часты, что это сводило к нулю их значимость. И ничто больше, до самого позднего вечера понедельника, не говорило о том, что Мидвич ожидает что-либо необычное. Так, по крайней мере, казалось нам с Джанет, когда мы отправлялись в Лондон. И вот, во вторник 27-го…
Мы заперли машину, перелезли через изгородь и двинулись напрямик по скошенной траве. В конце концов мы вышли на другое поле и, свернув левее, стали подниматься по склону холма. Пройдя полдороги через пастбище, мы оказались на вершине холма, откуда был уже виден Мидвич. Сквозь деревья просматривалось немногое – два-три лениво поднимавшихся к небу столба дыма и шпиль церкви, возвышающийся над вязами. На следующем поле я увидел несколько лежавших на земле коров. Коровы спали.
Я не фермер, а только живу в деревне, но я, помнится, уже тогда подумал, что здесь что-то не так. Когда корова, лежа, пережевывает жвачку – да, это вполне обычная картина; но чтобы коровы крепко спали… Но в тот момент у меня возникло смутное ощущение, что тут что-то не в порядке, только и всего.
Мы перелезли через изгородь на поле, где спали коровы, и пошли напрямик.
Слева послышался чей-то крик. Я обернулся и посреди соседнего поля увидел фигуру в хаки. Что кричал человек, было не понять, но судя по размахиванию стеком, он явно приказывал нам вернуться. Я остановился.
– Пошли, Ричард. Он далеко, – нетерпеливо сказала Джанет и побежала вперед.
Я поколебался, глядя на фигуру, которая стала размахивать стеком гораздо энергичнее и кричать еще громче, хотя понять по-прежнему ничего было нельзя, но все же решил последовать за Джанет. Она была уже ярдах в двадцати от меня, как вдруг – я не успел даже сдвинуться с места – пошатнулась, беззвучно рухнула на землю и замерла.
Я остолбенел. Все произошло настолько неожиданно, что на мгновение у меня возникла идиотская мысль, будто ее застрелили. Оцепенение длилось не больше секунды, потом я бросился к ней. Краем глаза я заметил, что человек слева все еще что-то кричит, но он меня уже не волновал. Я спешил к Джанет…
Но я не добежал до нее.
Сознание мое отключилось мгновенно, и я даже не почувствовал, как коснулся земли.
2. В Мидвиче все спокойно
Как я уже говорил, 26-го в Мидвиче все было спокойно. Я очень внимательно изучал обстоятельства дела, и могу сказать практически о каждом, где он находился и что делал тем вечером.
Постояльцы «Косы и Камня», например, уже разошлись по своим номерам. Несколько молодых людей уехали в Трейн в кино – в основном те же, что и в прошлый понедельник. На почте мисс Огл мирно вязала около коммутатора, как всегда, предпочитая радиопередачам чужие телефонные разговоры. Мистер Таппер, который служил раньше садовником, а потом выиграл баснословные деньги в футбольный тотализатор, пребывал в дурном настроении из-за своего телевизора, у которого снова отказал красный цвет, и ругался при этом так, что его жена не выдержала и ушла спать. В одной или двух лабораториях, переведенных на Ферму, все еще горел свет, но и в этом не было ничего странного – некоторые ученые частенько засиживались за своими таинственными экспериментами до поздней ночи.
Жизнь текла как обычно, хотя даже самый рядовой день для кого-то может быть особенным. Например, как я уже говорил, 26-е – день моего рождения, поэтому наш коттедж был закрыт и не освещен. А в поместье Кайл именно в этот день мисс Феррелин Зеллаби заявила мистеру Алану Хьюзу, в то время лейтенанту, что пора бы по-дружески сообщить ее отцу об их помолвке.
После некоторых колебаний Алан позволил провести себя в кабинет Гордона Зеллаби, чтобы посвятить старого джентльмена в суть дела.
Хозяин поместья удобно расположился в большом кресле, закрыв глаза и склонив вправо изящную седую голову, так что на первый взгляд могло показаться, что он спит, убаюканный прекрасной музыкой, наполняющей комнату. Но впечатление оказалось обманчивым – не говоря ни слова и не открывая глаз, Гордон Зеллаби указал левой рукой на другое кресло и приложил палец к губам, требуя тишины.
Алан на цыпочках прошел к указанному креслу и сел. Последовала пауза, в течение которой все заготовленные слова вылетели у него из головы, и следующие десять минут Алан изучал обстановку комнаты.
Одну стену от пола до потолка занимали книжные полки, а вдоль других стен стояли шкафы с книгами, так что место оставалось лишь для больших окон, входной двери, камина, в котором горел приятный, хотя и не столь уж необходимый, огонь, и проигрывателя. Один из застекленных шкафов был отведен под издания трудов самого Зеллаби, в том числе и на других языках; на нижней полке было оставлено место для новых поступлений.
Над шкафом висел набросок красным мелом, изображавший красивого молодого человека, в котором, несмотря на прошедшие сорок лет, все еще легко было узнать Гордона Зеллаби. На другом шкафу стояла бронзовая статуэтка, в которой было увековечено впечатление, произведенное им на Эпстайна
[4]
примерно двадцатью пятью годами позже. На стенах висело несколько портретов знаменитостей с автографами. Место над камином и возле него было отведено для семейных реликвий. Вместе с портретами отца, матери, брата и двух сестер, там имелись изображения Феррелин и ее матери (миссис Зеллаби номер два), а также сводных брата и сестры Феррелин и их матери (миссис Зеллаби номер один).
