– Отлично. Я вам весьма благодарен, друг мой. Уверен, что могу на вас положиться.
Он повернулся к трем или четырем Детям, все еще вертевшимся неподалеку.
– Им уже не терпится, – произнес он с улыбкой. – Веди, Присцилла.
– Я Хелен, мистер Зеллаби, – сказала девочка.
– Ах вот как. Ну неважно. Идем, дорогая, – сказал Зеллаби, и они вместе поднялись по лестнице.
Я вернулся к машине и не спеша поехал обратно. По пути к поселку я заметил, что в «Косе и Камне» дела идут, кажется, неплохо, и чуть не поддался искушению остановиться и узнать местные настроения, но, вспомнив о просьбе Зеллаби, поехал дальше. Подъехав к поместью Кайл, я развернул машину и, оставив ее на дороге, чтобы удобнее было потом ехать к Ферме, вошел в дом.
Антея сидела в гостиной, перед открытыми окнами, и слушала по радио квартет Гайдна. Когда я вошел, она повернула голову, и, увидев ее лицо, я подумал, что Зеллаби не зря попросил меня вернуться.
– Его встретили с восторгом, – сказал я в ответ на немой вопрос. – Судя по тому, что я видел – если не считать странного ощущения, что один ребенок повторен во множестве экземпляров, – это была толпа самых обычных примерных школьников. Несомненно, он был прав, когда говорил, что они ему доверяют.
– Может быть, – согласилась Антея, – но я им не доверяю. Не думаю, что когда-либо доверяла им с тех пор, как они заставили своих матерей вернуться сюда. Я старалась относиться к ним спокойно, пока они не убили Джима Поули. И теперь я их боюсь. Слава Богу, я сразу же отправила отсюда Майкла. Никто не может сказать, что они сделают в следующий момент. Даже Гордон говорит, что они испуганы и встревожены. Нельзя оставаться там, где твоя жизнь зависит от любого детского страха или приступа раздражения.
Вы можете представить, что кто-то всерьез отнесется к «ультиматуму» полковника Уэсткотта? Я не могу. И, значит, Дети вынуждены будут что-то предпринять, чтобы показать, что их должны слушать; они должны будут убедить важных твердолобых шишек, и один Бог знает, каким способом они решат это сделать. После всего, что уже случилось, я боюсь – действительно боюсь. Их нисколько не волнует, что станет со всеми нами.
– Им не имеет никакого смысла устраивать подобную демонстрацию здесь, – попытался я успокоить ее. – Им гораздо выгоднее сделать это там, где с этим будут считаться. Например, поехать с Бернардом в Лондон, как они грозились. Если они проделают с несколькими важными персонами то же, что они проделали с начальником полиции…
Мои слова оборвала яркая, как молния, вспышка. Весь дом сильно тряхнуло. Я вскочил.
– Что… – начал я, но договорить не успел.
Взрывная волна, ворвавшаяся через открытое окно, едва не сбила меня с ног. Вслед за ней обрушился дикий ревущий грохот, и мне показалось, что дом сейчас рухнет на нас.
Послышался звон и стук падающих предметов, а затем наступила полная тишина.
Еще ничего не соображая, я промчался мимо Антеи, беспомощно лежавшей в кресле, и выпрыгнул через открытое окно в сад. Тучи сорванных взрывной волной листьев медленно опускались на землю. Я повернулся и посмотрел на дом. От стены отвалилось два больших куска штукатурки, и ни в одном окне с западной стороны не осталось ни кусочка стекла. Я снова посмотрел назад и увидел над деревьями бело-красное зарево. Ни малейших сомнений в том, что это означало, у меня не было…
Я снова вбежал в гостиную, но Антея исчезла, и кресло стояло пустое. Я позвал ее, но ответа не получил.
Я нашел ее в кабинете Зеллаби. Пол был усыпан осколками стекла, одна занавеска сорвалась с карниза и лежала поперек софы. Часть фамильных реликвий Зеллаби упала с каминной полки и теперь валялась перед камином. Антея сидела в рабочем кресле Гордона, навалившись на стол и уронив голову на руки. Когда я вошел, она не пошевелилась и не издала ни звука.
От открытой двери через окно потянуло сквозняком. Ветерок подхватил лист бумаги, лежавший на столе рядом с головой Антеи, и сбросил его на пол.
Я поднял листок. Письмо, написанное четким почерком Зеллаби. Мне не нужно было его читать. Все стало ясно, как только я увидел красно-белое зарево над Фермой и вспомнил тяжелые ящики, в которых, как я предполагал, были магнитофон, проектор и прочее. Кроме того, письмо было адресовано не мне. Но кладя его обратно на стол рядом с неподвижной Антеей, я заметил несколько строк в середине:
… не горюй, любовь моя. Мы столько времени жили в раю, что почти забыли об истинном лике Природы. Когда-то было сказано: «Si fueris Romae, Romani vivito more», и это звучит вполне разумно. Впрочем, более прямо эту мысль лучше выразить так: «Если хочешь выжить в джунглях, ты должен жить по их законам…»
