Но ему уже не ответили. Понимая, что время на исходе, Гиффард с трудом расчистил камни, придавившие Уилла, затем вытащил тонкий деревянный брус, проткнувший его бок, и подтянулся к умирающему. Ногти у него удлинились, он взмахнул рукой и рассек себе шею.
— Это мой дар тебе, — прохрипел он.
Разжав челюсти безвольно лежащего Уилла, у которого уже не было сил сопротивляться, он что-то зашептал на тяжелом, грубом языке. Кровь из его горла, будто живая алая змея, тягучая и густая, извернулась в воздухе и потекла прямо в рот рыбака. То, что не попадало в рот, ползло по шее к прокусанной ране и втягивалось туда.
Уилл чувствовал, что задыхается, что на него навалилась тяжелая слабость. Он не мог дышать, захлебываясь чужой кровью, пытался что-то крикнуть из последних сил, но выходил лишь мучительный стон. До него еще доносились слова, которые говорил Гиффард, но он не понимал их значения. В конце концов кровавая пелена застлала его взор, и он почувствовал, что проваливается в темноту, теряя сознание.
Смерть?
* * *
Ближе к полудню горный туман продолжал ползти из долины, поднимаясь, и медленно окутывал опустевшую деревню. Уильям очнулся от страшного кошмара. Перед его глазами все еще лились реки крови, ало-красной, извивающейся, будто живая змея. В боку отдало болью — рана закровоточила. Мутный взор прояснился, и, оглядевшись, Уильям увидел лежащий подле него труп… То было иссушенное, пожелтевшее тело, напоминающее скелет, который обернули пергаментом. Гиффард…
Он как мог отпрянул от этого видения смерти и побледнел. В нем вновь волной всколыхнулись последние воспоминания о живой крови… Уилл испуганно потрогал свое лицо, грязное от пыли, — ни намека на кровь. Однако на шее им прощупывались болезненные следы: то ли укуса, то ли ожога.
С трудом поднявшись на ноги, он зашатался. Мир вокруг запрыгал, будто смеясь над ним. Пытаясь не упасть, Уильям сделал один шаг, два, три, продолжая покачиваться из стороны в сторону. Тут же по телу пробежал жар боли, отдал в раненый бок и ногу. Уильям побрел по тропе в сторону Больших Вардов в полной тишине, прижимая ладонь к ране, откуда засочилась теплая кровь. Туман сгустился… Куда исчезли вурдалаки? Где жители? Серые хлопья тумана показались ему сном. Точно ли он очнулся? Не понимая, что происходит, где он и что случилось, он продолжал идти, пока вокруг него колыхалась мутная пелена прошлого, настоящего и будущего…
Скоро силы его покинули. С трудом оглядевшись, он понял, что сбился с пути, который знал как свои пять пальцев. Точно ли он в Офурте? Почему тогда он не узнает окрестности? Что с ним? В конце концов, ощутив сильную слабость, он сел, прислонился к камню у небольшой выбоины в скалах и впал в забытье.
— Уильям, очнись, пожалуйста, — знакомый голос звучал все ближе, пока Уильям не открыл глаза. Перед ним было лицо Линайи.
— Я умер? — прошептал он. — И ты умерла?
— Нет-нет, что ты!
Линайя нависла над ним, с беспокойством разглядывая. Ее черные косы лежали у него на груди, а глаза были красны и опухли от слез.
— Боже, я так рада, что ты жив… — Она поцеловала Уилла в лоб и всхлипнула. — Я потеряла Элиота в ночи, а потом меня заметил вурдалак. Я бежала… И тварь преследовала меня. Потом что-то загрохотало, и я осталась одна. Спряталась здесь. А тут слышу шаги. Испугалась. Это был ты… Ты шел как в бреду, а потом упал около пещеры.
— Где мы?
— У реки Шумишки, грот.
— Сколько времени прошло?
— Почти день. Уильям, скоро стемнеет, я так боюсь тут оставаться, нам нужно добраться в Варды до ночи. Тебя лихорадит, тебе нужна помощь.
Она помогла ему подняться. Уилла шатало, его разрывало изнутри болью. Он словно волочил какое-то чужое, не свое тело по ковру опавшей хвои. Усилием воли приходилось заставлять эти ноги идти, а голову — держаться прямо.
— Погоди… Мне нельзя к людям, Лина, — прошептал он, что-то вспомнив.
— Почему?
— Это сказал Готфрид… Гоффирд… Гиффард, кажется, его звали… Аристократ в красном платье. Он что-то сделал, я должен был умереть, но он спас меня. — Уилл дотронулся до следов укуса.
— Я не понимаю, о чем ты, Уилл…
— Мне нельзя… в деревню. Он так… говорил.
— У тебя жар, и ты, кажется, бредишь. Давай попросим бабушку Удду помочь.
Линайя была права. В таком состоянии он все равно далеко не уйдет. Тогда она взяла его под руку, и они медленно побрели в сторону Вардов. Уилл шел, шатаясь и временами проваливаясь в полубессознательное состояние. Тогда девушка его тормошила и заставляла двигаться дальше. Подобно призрачным гримам, которые стягивались всегда к местам смертей, смотрел он на туманный сосновый лес Офурта. И не узнавал этих мест… В голове все спуталось…
Наконец показались Большие Варды. Темнело. Линайя поначалу хотела пойти через город, но Уилл, пусть и пребывая в состоянии лихорадки, воспротивился. Тогда она повела его окружным путем через лес и заброшенный сад к дому травницы. Там она постучала в покосившуюся дверь. Та со скрипом отворилась. Удда в ночной дырявой рубахе стояла на пороге.
— Что случилось? С вами все в порядке? На Вардцы же напали прошлой ночью, но почему вы пришли только сейчас? Мальчик мой, что с тобой? Бел как снег!
— Не знаю, — отстраненно прошептал раненый.
— Заходите, живо! Что-то ты совсем плох, сынок.
Уильям сделал последнее усилие, перешагнул порог и тут же рухнул к ногам старой травницы.
— Бедняга, совсем без сил. Лина, помоги донести его до лежанки! О Ямес! Да он совсем горячий. Нужно раздеть. Помоги-ка мне, деточка!
Багровая от смущения, Лина принялась помогать снимать с Уильяма одежду. От нее и так осталось немного: штаны и рубаха были изодраны и лишь каким-то чудом держались на теле. Когда они раздели его, Лина заметалась беспокойной птицей по лачуге. Она то с любопытством разглядывала нагое мужское тело, то вдруг краснела и отворачивалась.
— Бабушка Удда, может, нужно воды принести? Или трав насобирать? Или еще чем помочь?
— Ах, деточка, что же ты сразу не сказала… — догадалась старуха. — Я пока укрою его по пояс, вот так. И сама омою его. Ты только таз с водой принеси. Наполни его из ручья, что сразу за моим домом. Знаешь где… Потом скажу, что еще нужно сделать.
Линайя кивнула и исчезла за порогом, прихватив таз с черпаком. В это время травница подбросила дров в очаг, и те быстро занялись, наполнив помещение светом и теплом. Затем она взяла огромный льняник и, тяжело подняв руки, закрепила его на веревке, натянутой меж стен. Удда часто так делала, чтобы быстрее прогреть половину лачужки. А еще это помогало скрыть лежанку от любопытных глаз.
