— Хорошо, бабушка Удда.
* * *
Линайя покинула покосившуюся лачугу и только тогда поняла, как сильно утомилась. Она прошла сад, затем тихую ночную улочку, вывернула на площадь и заспешила к родительскому дому. Ее встретила плачущая мать.
— Доченька, ты жива. Боже, спасибо тебе, Ямес, что уберег моих детей! — Она обнимала дочь, рыдая.
Сзади стояли отец и старшие братья — у всех глаза были опухшие от слез.
— Где ты была? — гулко спросил отец.
— Батюшка, матушка, я потеряла Элиота в темноте, а потом убежала и спряталась в пещере… Очень долго боялась выйти…
Все тяготы той ночи опустились на плечики Лины. Она вновь пережила тот ужас и расплакалась, уткнувшись носом в траурное платье матери. Сбоку подошел отец Осгод, с пышной черной бородой, и обнял ее крепкими руками.
— Элиот тоже вернулся домой. Он был слаб, голоден и сейчас спит. Ямес защитил вас обоих! — смиренно произнес он и воздел глаза к небу.
— И забрал очень многих, — всхлипнула мать. — Помнишь Уильяма, доченька? Тот красивый и чудаковатый мальчик, с которым ты раньше играла в детстве? Говорят, он погиб под завалами дома, спасая мать. Бедная Нанетта рыдает не переставая. Хорошо, хоть вождь выделил им лачугу, а то что бы они без крыши над головой делали?
При упоминании своего милого Лина едва сдержалась, чтобы не рассказать обо всем, что случилось на самом деле. Но потом вспомнила о наказе старой травницы.
Весь день она провела дома.
Элиот тоже мирно проспал в кровати больше суток. На голове у него красовалась здоровенная шишка, а ноги и руки покрывали глубокие царапины и синяки: он бежал по лесу без оглядки, спотыкаясь и падая. А вот тетушке Маргари не повезло — вурдалаки загрызли ее, страдающую от лихорадки, прямо в постели.
Весь день приходили горожане и выражали слова соболезнования, и они же радовались, узнав, что Элиот и Линайя вернулись живыми.
* * *
Линайя встала с рассветом, собралась, тихонько вышла из дома и направилась к травнице. Ее впустили внутрь, а после плотно затворили дверь. Травница выглядела очень уставшей.
Уильям умиротворенно спал, окуренный успокаивающими травами и спрятанный от любопытных глаз накинутым на веревку льняником. Лихорадка то пропадала, то возвращалась, но, похоже, Удда устала не от борьбы с ней, а от чего-то другого. Ее лицо, изрезанное глубокими морщинами, выцвело: в уголках глаз родилась великая скорбь, а тело склонилось к земле еще ниже под грузом чего-то ужасного, отчего болело и разрывалось старое сердце.
— Как он? — спросила Лина, предчувствуя нехорошее.
Удда молча взяла ее за руку, подвела к лежанке, приспустила одеяло, и девушка увидела практически зажившие раны.
— Но… но… Ведь день назад тут зияла целая дыра в боку!
Травница грустно кивнула, затем также молча подняла верхнюю губу Уильяма. Лина вскрикнула — клыки удлинились.
— Что же делать?
— Что делать, что делать… Твоему милому нужно покинуть этот город, как только очнется. Мне тяжело скрывать его присутствие от жителей Вардов. После ночного нападения все приходят ко мне да просят либо травы от укусов, либо от нервов, либо от того и другого. Или умоляют пойти с ними да помочь лежачим больным. А я не могу! Приходится лгать! Ай, я даже не могу покинуть свою халупу ни на миг — постоянно кто-то пытается войти без стука. А ведь если его увидят… — Старуха замотала головой. — Даже если они не поймут сразу, что с ним сталось, то, как очнется, он же будет голоден, Лина! И при разговоре все увидят эти клычища во рту… Ой, нет, ему нужно уходить!
— Он сказал, что тот аристократ велел идти в соседнее графство, к какому-то Филиппу. Вы знаете Филиппа?
— Деточка, да откуда же мне знать какого-то Филиппа?
— Вы же долго живете, всё знаете…
— Ох, другое графство для нас как другой мир… — Удда призадумалась, почесывая почти лысую макушку. — Надо снарядить твоего милого. Понадобятся дорожные вещи. Штаны, прочные сапоги да рубаха. И плащ с капюшоном от дождя, вот…
Она что-то вспомнила и кинулась к мешкам с тряпьем в углу. Засунула морщинистую руку в небольшое пространство между ними, немного пошарила и достала старый потрепанный кошель серого цвета.
— Держи, деточка! Сходи да купи ему вещи для дороги, а то те лохмотья, что были на нем, никуда не годятся.
— Бабушка, у меня тоже есть дарены, давайте я лучше на свои куплю…
— Ай, — махнула рукой травница, — я тебе сказала: иди и купи. Не смей спорить со старой Уддой! Тебе дарены еще могут понадобиться, а мне уже нет. Иди. И никому ни слова о Уильяме! Поняла? Возвращайся вечером с вещами, надеюсь, он уже очнется к этому времени.
* * *
Лина взяла кошель и покинула дом. Тогда травница закрыла изнутри дверь на засов и попыталась прилечь поспать. Но тут в дверь постучали. Вспоминая всех демонов, Удда поднялась и приоткрыла дверь. За порогом стоял вождь Кадин.
— Извините за беспокойство, тетушка. Могу ли я попросить у вас успокаивающие травы? Некоторые не могут отойти от той ночи — так много людей погибло…
Кадин еще пытался что-то сказать. Однако Удда уже подперла табуретом дверь, не давая войти, взяла пучок спокушки и небрежно просунула его в щель. Вождь непонимающе посмотрел на нее, но травы взял и, поблагодарив, ушел.
Травница покрутилась по комнате — сон опять ушел. Выпив успокаивающий отвар в надтреснутой глиняной кружке, она вернулась на свою лежанку и прикрыла морщинистые глаза. Снова стук. Раздраженная Удда быстрым шагом подошла к двери, сняла засов и злобно выглянула. На улице стоял осунувшийся Малик, брат Уильяма; под глазами его темнели круги, а одежда на нем была все та же, в какой он пришел на ярмарку три дня назад.
— Матушке нужны успокаивающие травы, — не здороваясь, пробубнил он.
— Здороваться так и не научился? Каким был в детстве — таким и остался, толстый прохиндей! И что ж ты пришел сейчас, а не раньше? Или долго решался поднять свою трусливую задницу? — возмутилась Удда.
Малик побагровел, но сдержался. Он пригладил давно немытые, сальные волосы, сжал челюсти и выжидающе посмотрел. Удда развернулась, уже привычным движением подперев табуретом дверь, и вернулась с пучком спокушки.
— Где вы сейчас живете? — спросила она, вернувшись к двери и выглянув наружу.
— По соседству, за садом, в доме умершего вдовца.
— Передай матери, что Уилл, возможно, оказался в лучшем мире, защищая ее… И пусть Нанетта теперь думает о будущих внуках, — вздохнула травница, передала пучок трав и захлопнула дверь, с лязгом задвинув засов.
И снова старая Удда укуталась в льняник, положила на ухо мешочек с травами и забылась сном на пару часов, не реагируя на непрекращающиеся стуки в дверь.
На закате в дверь снова настойчиво постучали. Не выдержав, Удда распахнула дверь с твердым намерением отправить очередного посетителя восвояси. Но на пороге оказалась Линайя с корзиной, прижатой к груди. Ее впустили. Лина вернула кошель, вес которого совсем не изменился. Тогда травница сердито посмотрела на нее, но журить за упертость не стала.
