— Говоришь, трупы кто-то уволок в озеро?
— Да. Не хватает трех человек, следы ведут к озеру. А еще…
— Что еще? — насторожился Бартлет.
— Там было очень много отпечатков ног, у озера… Кажется, Виддлор говорил, что видел чьи-то следы. Эй, Виддлор! Что ты там рассказывал?
Подошел другой воин, пухлый, с жидкими темными волосами.
— Да. Там были другие следы обутых ног… Но по размерам они походили на детские или женские.
— Твой отец — охотник? Расскажи подробнее, где ты их нашел и как они выглядели?
— Да, он учил меня читать следы, — гордо ответил воин. — Берег там каменистый, но чуть дальше — земля. Уже у ельника я нашел две пары следов — одни в сапогах, явно мужские, а другие либо женские, либо детские, в чем-то легком, похожем на сандалии. Те, детские, постоянно прыгали и скакали, передняя часть ступней вдавлена, стерта — следы кружили около мужских. Некоторое время эти двое сидели на земле, а после разделились. Мужчина взобрался на коня и направился на восток, а женские или детские следы вернулись на полянку, к воде. Что странно, я обошел все озеро, но от озера эти следы не удалялись…
Все сходилось. Скорее всего, это были женские следы. Но все же…
— Приведите мне старого служителя Вардцев, — приказал быстро Бартлет. Он вспомнил, что старик что-то говорил о демонах.
К нему в шатер, куда он зашел, привели пожилого мужчину в балахоне, худого как скелет, с осунувшимся лицом и очень полными губами. Лицо его осенял знак Ямеса — черная черта ото лба к подбородку. Служитель почтительно склонился перед грузно рухнувшим в кресло коннетаблем.
— Ты говорил, что этот Уильям с демонами якшается? — обратился к нему сурово Бартлет. — Расскажи-ка подробнее.
Старый служитель, втянув голову в плечи, с раболепием посмотрел на сидящего перед ним коннетабля. За долгие годы Бартлет хорошо научился разбираться в людях и знал, что обладатель столь угодливого взгляда выложит все по первому требованию, да и мать родную продаст, если та еще жива. И служитель принялся ему рассказывать о том случае, когда Уильям явился еще в юношеском возрасте домой изодранным и грязным, а в корзине у него лежала радужная форелька. Не поверил тогда служитель в ложь о падении в реку. Все годы он чувствовал, что душа Уильяма нечиста, похотлива, что водится он с демонами и демоницами, беспорядочно совокупляясь с ними, очерняя Ямеса.
— Ему двадцать три… — шипел служитель и плевался слюной. — Подаяния не носил. Ни одной невесты у него не было за эти годы. На весенние праздники нашего бога в хороводах не участвовал. Все молодые пляшут, смеются, успевая и молиться, когда надобно, а он сидит на лавке — только молчит, зыркает из-под бровей. Его плясать зовут, а он отнекивается. И в леса уходит при каждом случае. Ходил я за ним как-то…
— А он?
— Убежал в чащобы! Вверх по реке. Не идти же мне, старому, сквозь буреломы. А его — раз, и след простыл. Проклятым давно был! Я это всегда говорил!
— К реке, говоришь, бегал? — поинтересовался хмуро коннетабль.
— Да.
— Невесты не было?
— Никогда! На девок наших вообще не глядит. Они одна краше другой, а он мимо проходит, будто и нет их. Говорил я всегда, что, поди, с демоницами предается распутству!
— Понятно, — ответил Бартлет скорее себе самому, чем служителю.
Он начал осознавать, как отвратно все складывается. Видимо, непростым рыбаком оказался Уильям, совсем непростым. Повелся он с водяной демоницей, став ее «суженым», и будет эта демоница защищать его до последнего вздоха. Для нее что десять воинов, что пятьдесят, что сотня — всё одно!
Однако как бы ни была она сильна, бессмертна и неуязвима, но сила ее завязана на воде. Не будет рядом ни реки, ни озерца — и спасти своего суженого кельпи не сможет. Не было у Вардцев во время нападения вурдалаков хорошей реки — и не смогла она ему помочь. Так что вывод был прост: схватить Уильяма вдали от рек. Но если он теперь передвигается верхом, то вскоре пересечет черту графства и окажется в землях Белого Ворона в полной безопасности.
Бартлет грязно выругался.
Днем в Большие Варды прибыло подкрепление — пятьдесят конных, предусмотрительно отправленных Райгаром. Однако коннетабль жалел, что его господин сам не явился по душу Уильяма. Тогда многих проблем можно было избежать. Но этого не случилось, и теперь ситуация складывалась совсем дрянная.
Пока коннетабль ломал в шатре голову над тем, как бы ему исполнить волю своего хозяина и поймать беглеца, близнецы уже вернулись на постоялый двор.
— Беднягу гоняют по лесам, будто зверя, — шепнула Йева, затворив за собой дверь.
— Зато как он уделал этих никчемных конников, видела? — Лео ухмыльнулся. — Давеча этот рыбачок вурдалака не мог побороть, а сейчас раскидывает отряды. Вот что делает дар, сестра! Это все заслуга Гиффарда!
— Видела. Но я ничего толком не поняла. Там что-то не так… Зачем коннетабль звал служителя к себе в шатер?
— Да какая разница? — уверенно сказал Леонард. — У этого железноголового болвана нет выхода. Будет искать. Думает, что лижет сапоги Райгару, но на деле окажет услугу нам. Пускай носится по горам и лесам, ловит рыбачка! Я слышал, что они ждут повозку с клетью, но прибудет она дней через пять или шесть. Так что время у нас есть…
* * *
Лина возвращалась домой. Она видела разорванные тела своими глазами, видела, но не верила, поэтому находила оправдание этим жестоким убийствам, убедив себя, что отряд этот просто-напросто наткнулся на вурдалаков. Да и как могло быть иначе?
Все ее мысли были обращены только к нему, к милому. Она за него переживала, молилась и боялась — а ведь его почти поймали. А эти истории о демонах! Что, если он не успеет убежать? Если его доставят к коннетаблю Бартлету Орсупаллу? О, этот страшный человек заставил подвесить тело травницы Удды на позорном столбе — в назидание всем. Если он так жестоко поступил со старой бедной женщиной, что же он сделает с Уиллом?
Лина боялась смотреть на столб и каждый раз, когда приходилось пересекать площадь, опускала взгляд и старалась как можно быстрее пройти это ужасное место. Вот и сейчас, сжав зубы, она наклонила голову и скорым шагом заспешила к дому. Но вдруг натолкнулась на кого-то.
— Привет, сладкая моя!
Она подняла глаза и увидела Генри. Уж с кем она сейчас точно не хотела встретиться, так это с ним. Отец назначил ей его в женихи и всячески настаивал на свадьбе.
Генри был ровесником Уилла, но на этом их сходство заканчивалось. Генри любил говорить, говорить много, но разговоры его были пустыми, бессодержательными. Вечно он интересовался всем подряд, отвлекая от работы конюхов, работников таверны, служанок, спрашивал их о здравии, часто делал замечания о работе. Но все это было лишним, не к месту сказанным. Надо было молчать — сын вождя говорил. Надо было говорить — сын вождя молчал. Не было в нем этой глубокой задумчивости, как у Уильяма, не было его чистого профиля, отражающего внутреннюю красоту. И будто в подтверждение незначительности своей души Генри был невысок, узкоплеч и сутул.
