За эти два дня весь мир для девушки, привычно светлый, полный цветов, солнца и голубого неба, вдруг помрачнел.
Она вспоминала, как с остервенением швырял камни в собственного брата Малик. Как мудрый вождь Кадин называл его демоном и с пеной у рта целился в голову. Как Нанетта молча взирала на все это, и лишь безумие в ее глазах выдавало, что она так и не смогла принять новость об обращении сына в чудовище и до сих верила в него и любила. С того дня Нанетта слегла в постель и больше не вставала; все шептались, что она готовилась отдать душу Ямесу. Да и сама Линайя — что подумал о ней Уильям, когда увидел ее с Генри? Она, рыдая, вспоминала его укоряющий и полный отчаяния взор. Но разве могла она ему все объяснить?
Если бы только Лина могла спуститься из окна третьего этажа, если бы ей дали подбежать к Уильяму и помочь ему, омыть раны, перевязать, успокоить. Но что она одна могла сделать против всего мира? Что ее любовь могла противопоставить людской жестокости?
* * *
— Нехорошо, — тоже глядела в окно Йева. — Посмотри, Лео, он уже больше дня лежит, не приходя в сознание.
— Ну и что? Мы что можем сделать? Там под сотню копейных всадников…
— А если он умрет? Вдруг он еще смертен? — переживала Йева.
— Сестра, повторяю, мы ничего не можем сделать! Оставь свою женскую жалость — чернь ее недостойна. Лучше собирай вещи. Сегодня, а может, завтра все и решится, — раздраженно сказал рыжеволосый Леонард. — Этот рыбак пока не умрет. Так говорил отец, помнишь?
Впрочем, сам Леонард волновался не меньше, а куда больше, потому что на кону для него стояло все, о чем он мечтал. Вечерело. На Варды спустился с верховьев гор густой туман, и лес вокруг осветился волшебным светом мацурок, которые, подобно фонарикам, колыхались между сосен.
В тумане громко захлопали крылья. На подоконник комнаты приземлился, вцепившись когтями, ворон Таки-Таки.
— Скоро! Скоро! Граф! — прокаркал он.
— Тише ты!
Лео обхватил его клюв. Когда ворон замолк, он довольно его погладил.
— Сестра, вот все и решилось! Скоро мы заберем этого рыбака. И тогда… Тогда отец должен выполнить свое обещание!
— Похоже, только оно тебя и беспокоит, — прошептала Йева, покачивая головой, обрамленной пышными медными волосами.
* * *
Воины на площади приветственно закричали. В ворота города въехала большая повозка, которую тащили цугом четыре лошади. Наверху повозки располагалась клетка — с толстыми прутьями, мощным засовом, закрывающимся на огромный замок, размером с два кулака. В такой стоило бы перевозить медведя, но предназначалась она для несчастного Уильяма.
Прибывшие спешились, поклонились коннетаблю и советнику. И командир отряда торжественно произнес:
— Господин! Кхм…
Но затем запнулся. На миг он уж было засомневался из-за изуродованного лица, к тому ли он обращается, но красный плащ и доспехи указывали, что перед ним действительно Бартлет. Тогда он продолжил, еще более торжественно:
— Конвой из Офурта прибыл! Мы готовы заменить лошадей и тронуться в обратный путь.
— Молодцы! — похвалил Бартлет и крикнул своим: — Шворачивайте лагерь! Выдвигаемша!
Все шло к завершению. Большие Варды наполнила спешка, и воины принялись разбирать шатры, грузить обозы, в том числе тем, что честно отобрали у жителей. Из таверн и домов выносили снедь, тащили мешки с овсом. Сами жители с испугом глядели и на происходящее, и на огромную жуткую клетку. Смотрела на нее из-за ставней и Лина. Теперь она поняла, чего ждали эти отвратительные люди, — чтобы везти ее бедного Уильяма как зверя!
Всех любопытствующих оттеснили с площади, лошади были навьючены и фыркали в тумане. Все было готово к скорому отбытию. Осталось лишь забрать пленника. Тогда Бартлет подошел к нему и снял цепь с оков, нарочно гремя ими, однако Уильям так и продолжал лежать на земле и тяжело дышать.
— Что жа ничтожештво… — заметил коннетабль.
По его приказу бессознательного пленника донесли до клетки, куда небрежно закинули. Кандалы были закреплены изнутри цепями, дверь захлопнули на внешний засов, закрыли замок, а ключ передали коннетаблю. Повсюду царила суматоха. Но жители Вардов чувствовали облегчение: скоро их мучения закончатся.
Воины запрыгивали в седла.
Бартлет, уже будучи верхом, подобрал поводья и обратился к притихшему люду:
— Я от лица его шиятельштва Райгара Хейм Вайра благодарен вам жа гоштеприимштво и пищу, которые вы нам предоштавили. Мы поймали это опашное чудовище и готовы отправитша в Офуртгош!
Вождь городка засеменил к коннетаблю, припал губами к его латной перчатке и залепетал:
— Мы тоже благодарны вам. Спасибо. Спасибо, что спасли нас от этой кровожадной твари, чтоб ей пусто было! Вы наш спаситель!
— Нешомненно, шпашитель, — ответил Бартлет, вытирая перчатку о плечо вождя.
— А когда нам стоит ждать служителя из Офуртгоса?
— Жачем?
— Ну, дабы снять проклятие с нашего города… — замялся вождь.
— Ах это. Ждите, — коннетабль усмехнулся. — Вшкорошти пришлем. Большие Варды! Я желаю вшем вам шпокойштвия и процветания! Да хранит ваш Ямеш от штрашных демонов!
Пока на Бартлета смотрели как на защитника, сам он глядел на всех вокруг как на скот, которым ему суждено повелевать. Отдав приказ отправляться, он бросил беглый взор на советника Тиддоса, чувствуя с ним скорую схватку за дар.
Однако не успели они все покинуть Большие Варды, как земля задрожала от перестука копыт. На площадь из тумана явились друг за другом больше полусотни всадников — как на подбор в хороших доспехах и на крепких конях, украшенных зеленой попоной.
Впереди ехал седовласый мужчина, под зеленой туникой которого шелестела кольчуга. Туника была обшита по краям золотыми и серебряными нитями, а посередине, на груди, красовался распахнувший крылья большой ворон. Символы ворона обнаруживались повсюду: и в виде золотой фибулы, и гербом на попоне черного мерина, а плащ, помимо герба, в плечах был также украшен смоляными перьями.
Знал Бартлет, кто носил этот герб. Знал, потому и перекосилось его лицо от гнева.
Он зло глядел, как украшенные перьями ворона всадники вмиг окружили его растерявшихся офуртских солдат, клетку и его самого. Как слажены были их действия, выверены — будто ими правила одна сильная рука. Под ними били копытами огромные кони, словно дышащие из ноздрей огнем. Ощерились блестящие наконечники копий. И офуртским воинам ничего не осталось, как замереть под остриями копий с напряженными лицами: им не дали ни одного шанса защититься.
— Тебе жапрещено шдешь появлятша, Белый Ворон! — проревел коннетабль и угрюмо посмотрел из-под повязок, обильно опутывающих его разбитое лицо.
Седовласый мужчина натянул поводья. Был он телом худ, жилист, хотя и высок. Худым было и его старое, покрытое мелкими морщинами лицо. И на этом бледном, породистом лице с длинным носом из-под черных бровей сияли, как два куска льда, синие глаза. Все в нем: и облик, и энергичная походка, и богатство одеяний — собиралось в единый образ властителя. Ни разу не видевшие его жители города уже поняли, с кем имеют дело.
