— С этим вопросом направь его к Брогмоту, на нем лежит ответственность по управлению арендными площадями.
— Еще очень просит поговорить с вами купец Асмодей. Он…
— Я знаю, что ему нужно. Опять по поводу сыновей пришел, — сморщился граф и отложил письмо на кровать. — Этот глупец никак не поймет, что даже если он отдаст почти все состояние в нашу казну и я освобожу его сыновей, то их потом порвет народ. Им не простят то, что они натворили.
— Асмодей утверждает, что его детей подставили, что они невиновны.
— Он еще и наглый глупец. Или просто лжец, — усмехнулся Филипп. — Когда его пьяные выродки, уверенные в своей безнаказанности, прошли мимо караула с мешком, в котором лежало изрубленное тело изнасилованной девочки, а после при солдатах пытались скинуть это в реку… Конечно невиновны… Сегодня я отдам его сыновей Уильяму. Скажи этому купцу, что смертный приговор уже приведен в исполнение, а тела сброшены в Брасо.
— Хорошо, господин.
— Пусть радуется, что горожане не разгромили лавки, а народный гнев не коснулся его последнего сына.
Граф вздохнул, потом, помолчав, добавил:
— Кстати, Него. На рассвете пришло письмо. Знаешь, от кого?
— Не успел узнать. Слуга проскочил мимо меня.
— От Горрона де Донталя.
— Ох, королевский советник. Он же пишет только по важным делам, — удивился управитель, а про себя отметил: «Значит, жди беды!»
— Он предупредил, что к нам выехал королевский посол со своей свитой. И раз гонца отправили незадолго до их отъезда, то, думаю, посла стоит ждать через три-четыре недели. Преемник резко почившего короля, пятнадцатилетний Элуар Третий, хочет поиграть в войну с королевством Стоохс, но у него не хватает воинов.
— Час от часу не легче, — печально вздохнул Него. — Не понимаю я, мой лорд, почему старейшины не идут в короли? Ведь эти людишки творят немыслимое… То на троне сидел тот самодур, который нарушил договоренности со Стоохсом и едва не развязал войну, то этот молокосос, который, вероятно, путает управление королевством со своими деревянными солдатиками! А ведь все земли старейшин славятся миром и благополучием! Ну, почти все, за исключением Райгара… Почему же мудрому правителю, например вам, не навести порядок во всем королевстве?
— Быть королем и быть местным графом — это разное, мой друг. У старейшин хватает мудрости не усаживаться на трон большого королевства, потому что любому королю приходится действовать как нашей служанке Эметте.
— Как же? — удивился управитель.
— Как шлюхе — спать со всеми и всем клясться в верности. Но надо отдать Эметте должное, у нее получается убедить моего наивного сына, что она спит лишь с ним, не навещая меня.
— Кхм… Вы правы, господин. Я об этом… кхм… не подумал. Годы, что поделаешь…
— Кстати, Него. Тебе ведь уже полтора века, друг мой.
— Время летит незаметно…
— Да, в этом ты прав. Буквально вчера я назначал тебя, молодого, с горящими глазами, управителем, а сейчас передо мной седой старик.
Граф поднялся с кровати, медленно подошел к письменному столу и небрежно бросил на него письма. Комната его была полна мрака из-за тяжелых задернутых гардин. Управитель покорно стоял и ждал, скрестив руки на впалом животе.
— Него, пора тебе готовить Базила к полной передаче ему роли управителя, — сказал Филипп, укладываясь на подушки и потирая рукой повязки на шее.
— Я занимаюсь этим, господин. Он… Ох, мой внук совсем не усерден! Не хочет ничего запоминать, и я подумываю, что, возможно, и управитель из него дурной выйдет. Какое-то молодое поколение неразумное пошло, бестолковое.
Него развел руками и виновато закряхтел, дескать, ничего с этим миром не поделаешь. Однако Филипп лишь ласково посмотрел на него, вспоминая былого пылкого мужчину, который в свое время не пропускал ни одного любовного приключения, а не возился с бумагами.
— Ты был таким же сотню лет назад. Кстати, ты провел поучительную беседу с Базилом и Эметтой?
— Конечно! Пригрозил всеми самыми страшными исходами, если ляпнут что-нибудь! Леонард, как оказалось, рассказал подробности о планах на Уильяма не только Эметте, но и моему внуку.
— Не пойму, — вздохнул граф. — То ли это невежество молодости, которое пройдет с годами, то ли ждать от него просветления не стоит. Как легко рассуждать о воспитании чужих детей и тяжело понять душу собственных, пусть даже приемных. Тот же Асмодей, быть может, действительно уверен, что его дети не насиловали и не убивали ту прачку.
Управитель снова развел руками.
— Друг мой, будь добр, поменяй мне повязку, эта уже пропиталась кровью, — вежливо попросил Филипп. — Сегодня вечером я хочу отвести Уильяма в нижние тюрьмы, к сыновьям Асмодея.
Открыв суму с уже заготовленными бинтами и мазями, Него устало присел на край кровати и принялся снимать старую повязку. Чтобы помочь, Филипп подвинулся ближе и сел ровно. Нанося мазь из перетертого златовика и волнушки, Него как бы между прочим заметил:
— А вчера рыбачок-то не растерялся и перевязал вас, господин. Да так хорошо, кстати, даже сейчас вижу! И дойти помог, и понял, когда руку надо подать.
— Да, природа одарила его и умом, и статью. Наивный, правда, но вот это точно невежество молодости, которое проходит с годами, — кивнул Филипп. — И Йева тоже это заметила.
— Как это? — не понял Него.
— Разве ты не обратил внимания, как она порой подолгу засиживалась у него? Кувшин возьмет с рассветом, а возвращается лишь к полудню. А вчера его так по-свойски взяла под локоть, когда повела за мной. Думала, не замечу.
— Полагаете, они возлежали вместе? — охнул управитель.
— Конечно же да… — с иронией произнес граф и осуждающе посмотрел на управителя, который, по его мнению, сам должен был все понять. — То, что рыбак приглянулся моей дочери, я понял еще по дороге к Брасо-Дэнто. Собственно, поэтому и попросил ее ухаживать за ним. Это дополнительная мера, чтобы Уильям ничего не натворил. Но меня беспокоит другое…
— Что же, господин?
— То, как она начала себя вести, — вздохнул граф. — Стала рассеянной, мечтательной, погруженной в себя. Это нехорошо! Я надеялся на ее благоразумие, надеялся, что она не станет мешать обычную похоть с чувствами. Но она все-таки привязалась к этому рыбаку — и, похоже, крепко.
— Суд… Сочувствую девочке, когда дар Уильяма передадут…
Однако слова его заглохли в глотке, когда он заметил свирепый взор графа, отчего и вздрогнул. И хотя гостевая спальня от графской отделялась спальней Йевы, а стены здесь были по локоть толщиной, Филипп предпочитал осторожность в делах.
— Я получил ответ от Горрона де Донталя. Все в совете старейшин готовы поддержать меня в моих притязаниях, — прошептал граф. — Уильям — благородный парень, хороший, но я не могу отпустить его, потому что на кону жизнь моего сына или дочери…
