— В таком случае я не смогу вас сопровождать. — Сатир строит огорченную мину. В сочетании с ранами гримаса выглядит по-настоящему жутко. — Впрочем, я не смогу даже вспомнить и указать направление. Кажется, надо идти на юго-восток. Ах, нет, на северо-запад.
Гриф снова трет переносицу. Затем вынимает из поясной сумки знакомый сосуд и металлическую рюмку. Не могу рассмотреть точно, но вроде на ней изображен паровоз. Выдернув пробку из колбы, король четким, выверенным движением наполняет стопку. Бульк!
Сатир неотрывно следит за Грифом.
— Я дам тебе немного, чтобы освежить память и придать сил. А когда мы благополучно доберемся до зеркала и вернемся домой, угощу еще одной порцией.
— Что я тебе, дрессированная собачка? — У сатира каменеет лицо. — Сделал трюк — получил награду?
— Нет, — спокойно отвечает Гриф. — Кто-то наказал тебя, и, наверное, за дело. Я не могу отменить приговор, но могу заменить его исправительными работами. Совершишь один хороший поступок, второй — так, глядишь, и колба кончится. — Король приподнимает рюмку, будто собирается произносить тост.
В дверь заглядывает Барб с корытом в руках. От него поднимается пар, делая лицо барменши розовым и влажным. На плече у нее висит полотенце. Не замызганное, как все здесь, а довольно-таки чистое.
Я снова чувствую укол совести. Нужно было самой сходить вниз, попросить воду и антисептик, если они тут водятся. Надо было позаботиться о сатире. Пусть он и затащил меня к нечисти, я в некотором смысле несу ответственность за него. Наши отношения — это почти «мы в ответе за тех, кого приручили». Не помню, кто это сказал, но подмечено точно.
Барб мнется на пороге.
— Ну, это самое…
— Спасибо, Барб. Не надо. — Сатир качает головой и, когда барменша скрывается в коридоре, угрюмо обращается к Грифу: — Тебе придется самому напоить меня. Я не доползу.
— Грипп, будь добра. — Король протягивает мне рюмку.
Я привстаю, беру ее и подношу к губам сатира. Пальцы немного дрожат, но расплескать я не боюсь — стопка наполнена меньше чем наполовину. Сатир тоже это замечает.
— Короли всегда отличались жадностью, вот почему свершались революции, — произносит он с назидательной интонацией и делает порывистый глоток.
Кровь ведьмы, похоже, вкуснее «Гремучего дятла». Закрыв глаза, сатир тихо мычит от удовольствия, как человек, который долго шел по пустыне и наконец добрался до воды. По его щекам, лбу и груди плавают цветные блики, будто напротив — витражное стекло, и сквозь него льется солнечный свет. Ссадины, кровавые разводы — все стирается, и на лице сатира застывает почти детское выражение. Можно подумать, кто-то невидимый нашептывает ему на ухо чудесную сказку.
Вот теперь я верю, что его зовут Митенька.
Блики гаснут. Сатир взвивается на ноги и одним прыжком достигает Грифа. Хочет вцепиться ему в горло, но тот начеку — тесак упирается «Митеньке» в грудь. Слышу, как кто-то вскрикивает, и секунду спустя понимаю, что это я.
Сатир, тяжело дыша, отступает. На губах дрожит усмешка.
— Хорошая реакция.
— Нет. Просто предсказуемое поведение.
— Учись, Грипп Петрова. — Сатир, кривляясь, изображает трефового короля. — Вторая важная черта нечисти: они всегда хотят больше, чем ты даешь.
В его словах — горечь и яд. Не знаю, не понимаю, что он имеет в виду, но чувствую: сатир предупреждает меня. Предупреждает, чтобы не слишком-то доверяла ему?
— Ну что, идем за зеркалом? — спрашивает Гриф.
— Идем. — Сатир бодрым шагом как ни в чем не бывало устремляется к двери.
Король прячет оружие, пропускает меня вперед, и мы втроем спускаемся по скрипуче-пищащей лестнице. Протискиваясь мимо столиков — народу теперь еще больше, чем раньше, — я стараюсь не смотреть на посетителей. Мало ли. Ни за что на свете не хочу вновь испытать голод, холод и глухоту, которые возникли, когда Лимо прикоснулся ко мне щупальцами. Бр-р. Я до сих пор до конца не отошла. В желудке метет метель, и в ногах слабость.
Снаружи промозгло. Платье совсем не греет, — пожалуй, стоило захватить из номера одеяло. Пусть оно больше похоже на нестираный половик, но с ним мне не пришлось бы трястись, как чихуа-хуа на ветру.
В воздухе клубится густой серый смог. На полметра вперед ничего не видно, и трудно дышать, будто глотаешь пепел. Из горла рвется кашель: то ли я уже простудилась, то ли чертов туман забился в легкие. Делаю шаг, и туфли погружаются в жирную грязь. Что ж, в этом плане обитель нечисти мало отличается от моего родного поселка.
Сверху раздается скрип, вызывающий мурашки. Ох, надеюсь, там не висельник покачивается на ветру. Поднимаю глаза и вижу: на цепи болтается деревянная вывеска в виде отрезанной человеческой головы. На вываленном языке чернеет надпись: «Бар “Головорез”».
Настроение, и так паршивое, готово пробить дно. Погода ужасная, Терновник ужасный, все ужасно. Но тут плечи накрывает теплое объятие — это сатир укутывает меня своим пальто. А следом в руке оказывается что-то шуршащее — это Гриф сует мне шоколадный батончик.
— Спасибо, — говорю я обоим спутникам и, разрывая упаковку, замечаю: — Странно видеть обычный «Твикс», — откусываю, — тут, в месте, где едят людей.
— Да никто тут не ест людей, — ворчит сатир, шлепая по грязи.
— Вообще-то… — начинаю я.
— Ладно, Лимо ест. И некоторые другие тоже. Но только в том случае, если видели тебя вне Терновника. По-другому просто не разобраться, кто тут нечисть, а кто нет. А на своих, если можно так выразиться, никто не бросается с ножами и вилками.
— И еще, — подхватывает трефовый король, — они могут напасть, если сама проболтаешься, что ты — человек. Ну или застрянешь здесь дольше чем на сутки.
— А что будет, если застрять тут? — уточняю я.
— Сдохнешь, — хором заявляют мои спутники и обмениваются взглядами.
— Будешь слабеть, а потом все, — добавляет Гриф. — Рано или поздно кто-то заметит, что тебе плохо, сделает выводы и выкачает из тебя остатки жизни.
— Это место не предназначено для людей, малыш, — подытоживает сатир. — И хватит болтать об этом, даже у тумана есть уши.
Некоторое время мы идем молча. Чавкает под ногами размякшая земля. С неба опять начинает сыпать морось. Я искоса поглядываю на сатира и прикидываю: может ли нечисть промокнуть и простудиться? Хорошо, что у него хотя бы есть пиджак.
— А куда мы идем? — шепотом спрашиваю я, поплотнее запахивая пальто. — Понимаю, мы ищем зеркало. Но зачем?
— Чтобы пройти сквозь него и вернуться в наш мир. — Гриф говорит именно то, что я хочу услышать.
— А у нас точно получится? Ну, пройти? — Мне вспоминаются неудачные опыты в бабушкиной квартире.
— Со мной — получится. — Король произносит это таким тоном, что ему трудно не поверить. Помолчав, интересуется: — Какое у тебя по счету задание?
