Что за бред она несет? Мое горло будто стягивает колючая проволока.
— Правда, с твоей бабкой было интереснее. Я убила ее не потому, что могла. И не ради тренировки, как было с моей никчемной родней. Она умерла из-за тебя. — Аза улыбается так, словно собирается по глоточку выпить всю мою кровь. — Смерть решила ввести тебя в игру, но ее младшая сестра не хотела этого. Она-то, младшенькая, и нашептала мне: если убрать бабку, ты тоже исчезнешь. Старуха берегла тебя, отводила какое-то проклятие, в это я не вникала. Но вот прошло время, а ты по-прежнему топчешь землю. Удивительно живучая тварь. Прямо как я.
Аза сумасшедшая. Нет, я и раньше считала ее безумной, как и остальных бубен. Но сейчас понимаю: у нее реальный диагноз. Ей надо лежать в психушке. Она опасна. Она больна.
— Борис сказал, ты станешь одной из нас. А он никогда не ошибается. — Аза смотрит мне в глаза. — Ну так давай. Стань бубной. Борис и Вита всему тебя научат, а я помогу начать.
Она бросается вперед и, вцепившись связанными руками в рубиновый клинок, вонзает его себе в живот. Я кричу и выпускаю меч из рук. Слышу топот, оклики и ругательства. Кто-то, кажется Ти, постоянно повторяет мое имя. Галерея наполняется шумом, и лишь бубновый король не издает ни звука. Криво ухмыляясь, Аза оседает на пол. В ее молчании, в ее ухмылке — победа.
В следующий миг вокруг настает оглушительная тишина. Изнутри меня охватывает спокойствие, а снаружи — прохлада. В воздухе, откуда ни возьмись, появляется запах роз. Никто не бежит ко мне, никто не зовет. Я здесь совсем одна…
Нет, не одна.
Я не вижу Ее, но чувствую. Она стоит возле моего плеча, совсем рядом, но почему-то я не могу обернуться и взглянуть на Нее.
— Здравствуй, Агриппина. — Смерть говорит устало и чуть торопливо, совсем не так, как можно представить. Ее голос кажется очень, очень знакомым, но в мозгу словно стоит блок — я не способна вспомнить, где и когда слышала Смерть.
— Я не задержу тебя надолго, — произносит Она. — У меня к тебе всего три дела: поздравить, наставить и показать твоего истинного врага.
Я морщу лоб, пытаясь сообразить: наверное, она намекает на бубен? Кого, как не их, можно назвать моими врагами.
— Итак, для начала поздравляю тебя с новообретенным королевским титулом, — продолжает Смерть. — Знаю, ты думаешь, что быть бубной — значит сеять зло и хаос. Это не так. Необязательно так. Каждый сам решает, плохой он, хороший или… сложный. Ты сделаешь правильный выбор, я верю в тебя. И тут самое время перейти к наставлению. — Мою щеку обжигает ледяной выдох. — Изначально я создала бубен, чтобы они приносили людям утешение и покой. Почти как трефы, только бубнам досталась задача посложнее. Они должны приходить к тем, кто погибает случайно и совсем не готов к этому. Их дело — успокаивать и примирять, а не судить и наказывать. Надеюсь, ты вернешь своих даму и валета на истинный путь. Однажды Аза, Борис и Вита свернули не туда. Они придумали себе ложную миссию — и, не скрою, к этому их подтолкнула моя сестра. Смерть-младшая любит играть с людьми, сбивать с толку и подсказывать неверные ответы. Знаю-знаю, что ты хочешь спросить. — Все это время Смерть ходит у меня за спиной, а теперь останавливается. Голос вдруг наполняется горечью. — Кто она, моя сестра? Скоро ты получишь ответ. Пора показать тебе врага. Твоего истинного врага. Смотри внимательно, Агриппина.
По ушам бьет щелчок. Потом еще один и еще. Кажется, это секунды.
Зал заволакивает дымкой, и кто-то будто включает проектор. Передо мной возникает размытое изображение: большие песочные часы. Крупинки из одной чаши медленно, с сухим звуком пересыпаются в другую. Щелк, щелк, щелк. На фоне часов появляется тонкая фигурка, будто вырезанная из черной бумаги. Она воздевает руки и чего-то ждет. Покорная, неподвижная. Не знаю как, но я догадываюсь — это и есть Смерть. Песок ускоряется, и к фигурке со всех сторон начинают тянуться золотые нити. Приглядевшись, я с трепетом понимаю: каждая такая ниточка состоит из десятков людских силуэтов. Из человеческих душ.
Содержимое одной чаши наполняет другую, часы переворачиваются, но ничего не меняется. Души пролетают сквозь Смерть и растворяются — золотые нити становятся золотым песком. Я хочу сосредоточиться и обдумать этот момент, но тут замечаю кое-какую перемену.
Фигурка теперь крутит головой, разглядывая души: некоторые летят поодиночке, но другие сплетены так плотно, что невозможно разъединить. От них идет особенный свет — мягкий, тягучий и теплый. Смерть любуется ими, но в ее интересе есть что-то болезненное. Каждый раз, замечая сплетение душ, фигурка покрывается рябью и втягивает голову в плечи.
Часы все переворачиваются и переворачиваются, крутятся быстрее и быстрее, а Смерть остается одна. Тянутся ручейки душ, протекают насквозь и наполняют собой чаши. Постоянно, бесконечно. И вдруг фигурка, встряхнувшись, выбрасывает руку, хватает крошечную душу-одиночку и подтягивает к себе. Теперь они вдвоем — на фоне часов. Обе — перед лицом вечности.
Видение исчезает, и я глубоко вдыхаю. Кажется, тут все ясно. Вот он, ответ, лежит на поверхности: мой враг — младшая сестра Смерти. Почему же меня не оставляет ощущение, что я спешу с выводом? Смерть, словно подтверждая догадку, тихо вздыхает за спиной.
Нет, мой враг — не Младшая. И не бубны. И не отец. Никто из тех, на кого можно подумать. Все гораздо сложнее. И проще.
Одиночество. Вот мой враг. Если сама Смерть не смогла противостоять ему, что уж говорить о нас, простых людях. Одиночество толкает на странные, страшные поступки. Вита, затаившая обиду на треф. Борис, вспоминавший на перформансе свою мать. Смерть, укравшая душу первой подвернувшейся девочки. Всеми ими двигало — и продолжает двигать — оно.
— Одиночество, — шепчу я.
— Если победишь его, сможешь все. Правда, это не так легко, как кажется. Совсем нелегко. Потому что одиноким можно быть даже в толпе. — Смерть выдерживает паузу, чтобы я могла осмыслить сказанное. — Думаю, у тебя много вопросов, но я успею ответить лишь на один. Мне пора. Увы, сестру нельзя надолго оставлять без присмотра.
У меня ступор, но я точно знаю, о чем должна спросить. Или скорее попросить.
— Проклятие. То, которое на моем отце. Можно от него как-то избавиться? — говорю я и тотчас добавляю, испугавшись, что Она все неправильно поймет: — Не от отца избавиться, от проклятия.
— Да, — коротко отвечает Смерть и стремительно отдаляется.
— Стойте! — Я вздрагиваю, вспомнив о Крис. — Еще одна прось…
— …Агриппина!
В замешательстве оборачиваюсь. Со всех сторон бегут люди, и мне требуется несколько мгновений, чтобы узнать их. Не отвечая на вопросы, не реагируя на прикосновения, я закрываю глаза и с тревогой продолжаю думать о Крис. Она все еще в опасности, и я понятия не имею, что делать. Похоже, остается надеяться лишь на милосердие Смерти. И не только в отношении мачехи, но и к жертвам бубнового перформанса. Хотя… Как там заявил мерзкий Борис? «Лишь король может говорить мне, что останавливать, а что запускать». Ну конечно!
