Через несколько дней одна семья вернулась — на этот раз с камерой. И на этот раз малыш-аллергик, тот самый объект заботы матери, сидел рядом с Дьюи и гладил его, пока мать делала фотографии.
— У Джастина никогда не было домашних животных. Я никогда не представляла, как их ему не хватает. Он уже любит Дьюи.
Я тоже полюбила Дьюи. Как и все остальные. Как вы могли сопротивляться его обаянию? Он был красивым, любящим и общительным — и продолжал ковылять на своих маленьких отмороженных лапках. Но я даже не могла представить, до чего Дьюи любит нас. Насколько спокойно и комфортно он чувствует себя в кругу незнакомых людей. Казалось, его отношение строилось на убеждении — как можно не любить кошек? Или проще — неужели кто-то сможет устоять перед моим обаянием? Вскоре я поняла, что Дьюи не думает о себе просто как об очередном коте. Он всегда воспринимал себя как одного из лучших представителей своего вида.
Глава 3
Дьюи читает книги
Дьюи был счастливым котом. Он не только выжил в заледеневшем библиотечном ящике, но и попал в любящие руки и в библиотеку, как бы специально приспособленную, чтобы о нем заботиться. На этот счет не может быть двух мнений — Дьюи вел прекрасную жизнь. Но и со Спенсером ему повезло — он не мог найти лучшего времени, чтобы завладеть нашими душами. Эта зима была не просто страшно холодная. Это было одно из самых худших времен в истории Спенсера.
Жители больших городов могут и не помнить фермерский кризис 1980-х годов. Возможно, кто-то вспомнит Вилли Нелсона и «Помощь фермам». Не исключено, припомнит, как читал о крахе семейного фермерства, о том, как переходили от небольших производителей к огромным фермам-фабрикам, которые тянулись на мили, где не было видно ни домика, ни даже рабочего. Для большинства людей это всего лишь история, которая не коснулась их лично.
В Спенсере же вы ее чувствовали повсеместно: в воздухе, на земле, в каждом сказанном слове. У нас была солидная производственная база, но все же мы оставались фермерским городком. Мы поддерживали фермеров и сами пользовались их поддержкой. А дела на фермах шли хуже некуда, просто рассыпались. Это были семьи, которые мы знали, семьи, которые жили здесь из поколения в поколение, и мы видели, какое они испытывают напряжение. Сначала они перестали заезжать за новыми запчастями и машинами, ремонтируя старые чуть ли не шнурками от ботинок. Затем у них кончились запасы. Наконец они перестали платить по закладным, надеясь, что хороший урожай наладит дела в бухгалтерских книгах. Когда чуда не произошло, банки лишили их права выкупа. В 1980-х годах почти половина ферм в северо-западной Айове оказались в таком положении. Большинством теперь владели огромные сельскохозяйственные конгломераты, спекулянты со стороны или страховые компании.
Фермерский кризис не был следствием природного бедствия, вроде пыльных бурь 1930-х годов. Прежде всего это была финансовая катастрофа. В 1978 году земля в округе Клей продавалась по девятьсот долларов за акр. Затем цена взлетела. В 1982 году фермерскую землю продавали по две тысячи за акр. Год спустя она стоила уже четыре тысячи долларов за акр. Фермеры брали займы и скупали землю. Почему бы и нет, если цена постоянно растет и ты можешь неплохо заработать, каждый год продавая землю вместо того, чтобы ее обрабатывать?
И тут экономика понеслась под откос. Цена на землю пошла вниз, и источник кредитов пересох. Фермеры уже не могли одалживать под залог своей земли, чтобы покупать новую технику или хотя бы семенное зерно для нового сезона. Цена зерна была недостаточно высока, чтобы выплачивать проценты по старым займам, многие из которых достигали более двадцати процентов в год. Потребовалось четыре или пять лет, чтобы дойти до самого дна. Казалось, что это дно ложное и еще есть надежды, но силы экономики упорно тянули наших фермеров вниз.
В 1985 году «Ленд О'Лейкс», гигантское объединение по производству масла и маргарина, закрыло завод на северной окраине города. Вскоре безработица достигла десяти процентов, что казалось не так уж и плохо, пока вы не осознавали, что всего за несколько лет население Спенсера уменьшилось с одиннадцати до восьми тысяч. Цена на дома едва ли не за сутки упала на двадцать пять процентов. В поисках работы люди оставляли округ и даже штат Айова.
Цена на сельскохозяйственные угодья продолжала стремительно падать, заставляя многих фермеров продавать свое имущество. Но деньги за землю, вырученные на аукционах, не могли покрыть займов; банки несли потери. Это были сельскохозяйственные банки, становой хребет маленьких городков. Они давали займы местным фермерам, мужчинам и женщинам, которых хорошо знали и которым доверяли. Когда фермеры не смогли расплачиваться, вся система рухнула. Банки лопались по всей Айове. Долги и займы в Спенсере продавались чужакам по пенни за доллар, а новые владельцы не хотели брать новые займы. Экономическое развитие остановилось. В конце 1989 года в Спенсере не было выдано ни одного разрешения на строительство нового дома. Ни одного! Никто не хотел вкладывать средства в умирающий город.
Каждое Рождество в Спенсере был Санта-Клаус. Торговцы спонсировали лотереи и предлагали путешествие на Гавайи. В 1979 году не было ни одной витрины, в которой Санта не предлагал бы подарки. В 1985 году в даунтауне пустовало двадцать пять витрин и речи не шло о поездке на Гавайи. Санта обошел стороной наш город. Бытовала такая шутка: когда последний владелец магазина покинет Спенсер, пусть он не забудет потушить за собой свет.
Библиотека делала что могла. Когда «Ленд О'Лейкс» покинул город, мы организовали банк рабочих мест, который содержал описание предлагаемой работы, рабочих навыков и нужной технической подготовки. Мы предоставили в распоряжение местных мужчин и женщин компьютер, чтобы они могли составлять резюме и посылать письма. Для многих это был первый компьютер, который они видели в жизни. Грустно было смотреть, как много людей пользовались нашим банком данных. И если такие чувства были у работающих библиотекарей, подумать только, в каком тяжелом положении находились уволенные работники фабрики, обанкротившиеся владельцы малого бизнеса или сельчане, которым нечем было заняться.
И тут у нас на коленях оказался Дьюи. Я не хочу слишком много распространяться об этом положении дел, потому что Дьюи не приносил еды на чей-то стол. Он не создавал рабочие места. Он не улучшал нашу экономику. Но едва ли не самое худшее в тяжелые времена — это то воздействие, которое они оказывают на ваше мышление. Плохие времена лишают вас энергии. Они занимают все ваши мысли. Все события жизни предстают в мрачном свете. Плохие новости столь же ядовиты, как заплесневелый хлеб. И Дьюи, как минимум, мог отвлекать от них внимание.
Но он делал гораздо больше. История Дьюи разошлась среди жителей Спенсера. Мы имели к ней самое прямое отношение. Может, показать наш библиотечный ящик банкам? Противопоставить его внешним экономическим силам? Остальной Америке, которая ест наш хлеб, но не заботится о людях, которые его выращивают?
Итак, был уличный кот, брошенный умирать в обледенелом библиотечном ящике, испуганный, одинокий и отчаянно цепляющийся за жизнь. Так он сидел, дрожа всю темную ночь, — и вдруг эти ужасы обернулись лучшим, что могла преподнести ему жизнь. Какие бы ни были обстоятельства его бытия, он так и не потерял доверие к жизни и радость от нее. Он был скромен. Может, скромность не совсем подходящее слово — все же он был котом, — но в нем не было ни нахальства, ни высокомерия. Только спокойная уверенность. Может, это была уверенность живого существа, которое побывало на краю смерти и выжило, безмятежность, которую можно обрести, когда подходишь к концу и надежд не остается, но ты возвращаешься. С того момента, когда мы нашли его, я это знала: Дьюи никогда не сомневался, что все будет хорошо.
