Многие горожане хотели от нас, чтобы мы организовали памятную службу. Я не хотела ее, так же как и все мои коллеги, но что-то мы должны были сделать. Так что в холодную субботу в середине декабря все любившие Дьюи собрались в библиотеке, чтобы вспомнить в последний раз, по крайней мере официально, их друга, который оказал такое влияние на их жизнь. Все мы старались, чтобы встреча прошла легко. Я рассказала историю с летучей мышью, Одри — как Дьюи путешествовал по светильникам, Джой припомнила прогулки на тележке с книгами, Шарон рассказала, как Дьюи вытащил мясо из ее сандвича, — но, несмотря на все наши старания, у многих на глазах были слезы. Две женщины плакали все время.
Эту встречу снимали несколько местных телевизионных станций. Мысль была хорошей, но операторы явно не к месту. Между нашими друзьями шли приватные разговоры: мы не хотим излагать наши слова всему миру. Кроме того, собравшись вместе, мы понимали, что слова не могут передать наши чувства к Дьюи. Оказалось непросто рассказать, каким он был необыкновенным. Мы застыли на месте, вокруг нас были камеры, и мир в молчании замер вокруг нас. Это говорило больше, чем любые слова. Наконец местная школьная учительница нарушила молчание: «Люди могут считать — подумаешь, большое дело, ведь он был всего лишь котом. Но вот в этом они не правы. Дьюи значил для нас гораздо больше». И все безошибочно поняли, что она имела в виду.
Мои воспоминания о Дьюи носили более личный характер. Коллеги помыли его мисочки и пожертвовали оставшийся после него корм, но я должна была забрать его игрушки. Мне пришлось вычистить его полку: вазелин для свалявшейся шерсти, щетку, моток красного шнура, с которым он играл всю жизнь. Каждое утро я ставила машину и шла к библиотеке, но Дьюи больше не ждал меня у входных дверей. Когда сотрудники вернулись в библиотеку, в последний раз навестив Дьюи, калорифер, перед которым он лежал каждый день, не работал. Дьюи каждое утро устраивался рядом с ним, и он прекрасно делал свое дело. А сейчас словно смерть Дьюи лишила калорифер причины работать. Неужели неработающее устройство может разбить ваше сердце? Лишь спустя шесть недель я подумала, что надо починить нагреватель.
Я решила кремировать Дьюи вместе с одной из его игрушек, Микки-Маусом, чтобы он был не одинок. Крематорий бесплатно предложил урну красного дерева с бронзовой пластинкой, но я отказалась. Дьюи вернулся в библиотеку в обыкновенной пластиковой урне, внутри которой был мешочек из синего бархата. Я поставила урну на полку в своем кабинете и вернулась к работе.
Через неделю после заупокойной службы я вышла из кабинета за полчаса до открытия библиотеки, задолго до появления первого посетителя и сказала Кей:
— Пришло время.
Стоял декабрь, очередное убийственно холодное утро Айовы. Как то, первое, утро и много последующих. Близился самый короткий день в году, и солнце еще не встало. Небо было темно-синим, с пурпурными отсветами, и на дорогах не было никакого движения. Завывал холодный ветер, который летел с канадских равнин, продувая улицы и проносясь над убранными кукурузными полями.
Мы перевернули несколько камней в маленьком садике перед библиотекой в поисках места, где земля еще не окончательно промерзла, но она вся была льдистой, и Кей понадобилось время, чтобы выкопать ямку. Над зданиями в дальней стороне парковки уже взошло солнце, бросая первые тени. Я положила в землю останки своего друга и сказала простые слова: «Ты всегда с нами, Дьюи. Это твой дом». Затем Кей бросила первую лопату земли, которая навечно погребла пепел Дьюи под окном детской библиотеки, в ногах прекрасной статуи матери, читающей своим детям. Когда Кей вернула камень на место вечного упокоения Дьюи, я подняла взгляд и увидела, что все сотрудники библиотеки стоят у окна, молча глядя на нас.
Эпилог
Последние мысли из Айовы
После кончины Дьюи не так много событий произошло в северозападной Айове. С появлением этанола в земле оставалось больше кукурузы, чем раньше, но было нужно не так много рабочих, чтобы растить ее. Появилось больше машин и новые технологии. И конечно, больше земли.
Больница в Спенсере обзавелась первым пластическим хирургом. Клеберу Мейеру исполнилось восемьдесят лет, он покинул офис и вернулся на свою бензоколонку. Новым мэром стал муж Ким Петерсон, секретаря библиотеки, но читателем он был таким же невзыскательным, как Клебер. Завод на окраине города, который выпускал запасные части к машинам, перебрался в мексиканский Хуарес. Было потеряно сто двадцать рабочих мест. Но Спенсер сможет пережить это. Как всегда.
Библиотека продолжала работать. В первый раз с того времени, как Рейган стал президентом, в ней не было кота. После смерти Дьюи мы получили почти сто предложений. Они поступали даже из Техаса, с оплаченной доставкой. Коты были очень милые, а история спасения многих из них весьма трогательной, но никто не вызывал энтузиазма, чтобы взять его. Совет библиотеки мудро ввел двухлетний мораторий на котов. Необходимо время, сказали они, чтобы все обдумать. Мы поняли, что прошлое вернуть невозможно.
Но я не сомневалась, что память о Дьюи будет жить. Может быть, в библиотеке, где его портрет висел у входной двери над бронзовой пластиной с историей его жизни, — подарок одного из многочисленных друзей Дьюи. Может, в детях, которые знали его и которые десятилетиями будут рассказывать о нем, приводя детей и внуков. Может, в этой книге. Ведь для этого я и пишу ее. Ради Дьюи.
В 2000 году, когда Гранд-авеню вошла в Национальный регистр, Спенсер заказал общественную художественную инсталляцию. Она должна была служить напоминанием о наших ценностях и в то же время — воротами в наш исторический даунтаун. Два специалиста по созданию и укладке мозаики из Чикаго, Нина Смут-Кайн и Джон Питман Вебер, провели в наших местах год. Они разговаривали с нами, изучали нашу историю и наблюдали за нашим образом жизни. Более семисот пятидесяти обитателей города, от детей до дедушек, давали консультации художникам. В результате появилась мозаичная скульптура, названная «Собрание: Времен, Земель и многих Рук».
«Собрание» состояло из четырех декоративных колонн и трех живописных стен. Южная стена называлась «История этой Земли». Она представляла собой сцену на ферме, где выращивают кукурузу и растят свиней; женщина развешивает одежду на веревке; мчится поезд. Северная стена называлась «История отдыха на воздухе». Главной темой были Ист-Линч- и Вест-Линч-парки, наше главное муниципальное место отдыха; игровые площадки на северо-западной окраине города. Озера. Западная стена была «Историей Спенсера». Она показывала, как три поколения собираются в доме бабушки, как город борется с пожаром и как женщина лепит горшок — метафора, говорящая, как мы создаем свое будущее. Чуть левее центра в верхней половине сидит рыжий кот перед открытыми страницами книги. Образ создан на основе детских рисунков.
Это история Спенсера. Дьюи часть ее — тогда, сейчас и навсегда. Я знаю, он будет жить очень долго в коллективной памяти города, которая никогда не забывает, где и что было. Когда Дьюи было четырнадцать лет, я говорила Джоди: «Не знаю, захочу ли остаться работать в библиотеке после смерти Дьюи». Это было всего лишь предчувствие, но теперь я понимаю, что имела в виду. Сколько я могу помнить, когда каждое утро я открывала библиотеку, она была живой: Дьюи с надеждой и любовью встречал меня у входных дверей. Теперь она стала мертвым зданием. Меня до костей пробирала дрожь, даже летом. Случалось, утром мне не хотелось браться за дело, но я включала свет, и библиотека оживала. Приходили сотрудники. За ними следовали посетители: люди средних лет за книгами, бизнесмены за журналами, подростки усаживались за компьютеры; дети приходили ради историй, а пожилые — за поддержкой. Библиотека жила, и снова я чувствовала, что занимаюсь лучшей работой на земле, по крайней мере пока готова уходить вечерами, хотя никто больше не просит меня поиграть в прятки.
