Гленнон увидел, что петля состоит из дыма. Тонкая и прозрачная, она казалась несуществующей, но затягивалась всё крепче, до боли. Его потащило к тени.
– Держись! – завопила Таунсенд.
Гленнон упёрся ногами в дно лодки, чтобы не дать стащить себя в озеро.
– Ещё чуть-чуть, – донёсся голос Таунсенд.
– Не пойду! – закричал Гленнон. Ему необходимо добраться до маяка. Ему необходимо получить ответы на свои вопросы. Ему необходимо помочь маме! – Не заставишь! Не сейчас!
Таунсенд направила лодку поперёк волн. Они перевалили через вершину – и вдруг озеро прекратило бесноваться.
Внезапное прекращение шторма и исчезновение верёвки на груди ошеломили Гленнона. Он наклонился вперёд и свалился на дно лодки, уже шаркавшей по отмели. Она стукнулась о бетонное основание маяка.
Гленнон чувствовал себя совершенно разбитым. Его одежда промокла насквозь. Он продрог, и его всего трясло. Страх охватил его: он понял, что переохладился во время шторма.
– Хорошо, что вам удалось пробраться, – раздался голос откуда-то сверху.
Гленнон поднял глаза и увидел смотрителя маяка. Он стоял на бетонной площадке, подбоченясь.
– Здравствуйте, мисс Трекслер. Вижу, вы привезли мне гостя, – он кивнул, обратившись к Таунсенд.
Таунсенд не дрожала, как Гленнон, и совсем не промокла. Как это ей удалось?
– Я не зайду сегодня. Только Гленнон прибыл к вам в гости.
– Гленнон – это я, – мальчик выпрямился. Его мутило.
Смотритель, лицо которого затеняла широкополая шляпа, подошёл к металлической лесенке, спускавшейся к воде с края бетонной площадки. Он протянул Гленнону руку. Гленнон хотел схватиться за неё, но его пальцы словно проскользнули насквозь. Он увидел, что его онемевшая рука совершенно мокрая.
– Ах, прошу прощения, – смотритель вытер руку о грубую ткань своих штанов и снова протянул. На сей раз Гленнон схватился за неё, и смотритель втащил его на лесенку.
Маяк был таким же маленьким, каким казался издали. Маленький домик, посередине высокая цилиндрическая башня и бетонная дорожка вокруг. Глубина вокруг составляла чуть больше полуметра, и сквозь прозрачную воду виднелись каменистые отмели.
Гленнон повернулся к смотрителю и понял, что это женщина. От изумления он вскрикнул. Если бы рядом была Ли, она бы ущипнула его. Если бы рядом была мама, она бы сердито на него посмотрела… но ему и так стало неловко. Почему он заранее решил, что смотритель должен быть мужчиной?
– Ты собираешься помереть здесь от холода или внутрь пойдём?
Гленнон оглянулся на Таунсенд, удивляясь, что она не собирается присоединиться к ним. Он просто окоченел. А она нет?
Гленнон последовал за смотрительницей в домик, где она жестом предложила ему сесть у обогревателя в центре комнаты. Она дала ему сухую одежду и шерстяное одеяло и вышла, чтобы он мог переодеться.
Он натянул эту одежду, чувствуя, что провалился куда-то в начало девятнадцатого века: подтяжки, кусачие шерстяные штаны и носки ручной вязки до колен.
Смотрительница вернулась, чтобы развесить вещи мальчика сушиться. От них повалил пар.
– Очень легко умереть от переохлаждения. Нужна тёплая одежда снаружи и что-нибудь тёплое внутрь. И то и другое одинаково важно.
Гленнон накинул на плечи одеяло. Смотрительница подала ему кружку с чаем. Гленнон не очень-то любил чай, но выпил всю кружку. Тепло разлилось у него по животу. Дрожь, сковывавшая мышцы, утихла.
– Мы с мужем приехали из Испании, – сказала смотрительница, – он должен был стать смотрителем маяка в Дулуте, но умер.
– Ох, – сказал Гленнон.
– Люди смертны, – она пожала плечами, – а я вот стала смотрительницей здесь.
– Не знал, что женщины бывают смотрителями, – заметил Гленнон, чувствуя неловкость из-за своего предубеждения.
– Женщины не могут стать кем-то только потому, что кто-то сказал им, что они не могут, – смотрительница наклонилась, заглядывая в глаза Гленнону. – Ты об этом?
– Нет! – Гленнон решительно помотал головой.
– Прекрасно! Ты удивишься, когда узнаешь, сколько женщин были смотрителями маяков, – она выпрямилась. Её лёгкий акцент звучал успокаивающе. – Я смотритель Санч. А ты зачем сюда прибыл? Люди прибывают сюда лишь по двум причинам: они хотят получить ответы или чтобы я зажгла маяк. Какая у тебя причина?
– Я за ответами, – сказал Гленнон.
Смотрительница уставилась на него, и он не сразу понял, что она ждёт его вопрос.
А какие у него вопросы? Он не планировал так далеко… он думал только о том, как сюда попасть. И вот он здесь, а идей никаких…
– Почему вы не включаете свет? – спросил он наобум.
– Свет выгоден для острова, а мне это не нужно.
– Но… маяки предотвращают крушения кораблей.
– Да? – смотрительница вопросительно подняла брови.
– Да! Маяки для того и существуют. Если так нужно, чтобы маяк работал, почему бы не нанять другого смотрителя, который будет включать свет?
Смотрительница Санч улыбнулась. Гленнону показалось, что он видит блестящие клыки.
– Они пытались, но я здесь крепко держусь за место. Я здесь уже очень давно. Не так-то легко, как кажется, убрать человека, приросшего к месту, – она постучала по спинке своего стула. – Ладно. Так какой вопрос ты хотел задать на самом деле?
Гленнон покопался в памяти и понял, что знает очень мало.
– Я встретил тут одного матроса, Эверетта. Мне кажется, что он вампир. – Он решил начать с вопроса, который давно мучил и его, и Ли.
– Я знаю Эверетта, – сказала смотрительница. – Это не настоящий твой вопрос.
– Настоящий!
– Эверетт не вампир, – смотрительница склонила голову набок, что-то прикидывая в уме.
Гленнон крепко сжал кружку и наконец решился задать главный вопрос, на который ему был нужен ответ:
– Как мне помочь маме?
– Я не знакома с твоей мамой. Но я думаю, что это не твоя забота – помогать ей. Ты лишь ребёнок. Это твоя мама должна помогать тебе… – взгляд смотрительницы смягчился.
Гленнон словно услышал шёпот папы: «Не твоя задача спасать людей, Глен. Не развивай у себя комплекс спасителя. Если ты пойдёшь по этой дорожке, ты будешь заниматься неблагодарной работой: станешь учителем или волонтёром».
Но… ему нужно помочь маме, он обязан!
– Вопросы, на которые ты ищешь ответы, не такие конкретные, как твои мысли. Вот такие вопросы должны быть: как нас могут преследовать одновременно прошлое и будущее? Как мёртвый может быть живым? Как долго мы можем обманывать себя, прежде чем правда нас погубит?
Гленнон смутился.
