Кто же она такая? Казалось, на все вопросы нашлись бы ответы, если бы он только узнал, что за создание Таунсенд. Она то же самое, что Эверетт? Ему нужна Ли. Ну почему он так туго соображает? Почему он так плохо запоминает и не умеет решать загадки? Папины головоломки за обедом всегда нагоняли на него ужас. Он представил себе, как сидит за столом, папа пристально на него смотрит и говорит: «Думай! Если ты подумаешь и внимательно посмотришь, ты найдёшь правильный ответ. Почему ты не думаешь? Думай!»
Погружённый в размышления, он решил наконец осмотреться и совершенно не узнал дороги. Он поехал медленнее. Места были совершенно незнакомые. Справа долина, покрытая порыжевшим мхом. Слева сосны с осыпавшейся хвоей.
– Дорога только одна, – сказал он себе, пытаясь рассуждать здраво. Он прокашлялся и заговорил, стараясь быть таким же спокойным, как дядя Джоб, когда он утром объяснял, как надо ехать: – От Грейвинга до Ингрэма только одна дорога. Если вы с неё не свернёте, точно не заблудитесь.
Позади послышался писк и треск. Гленнон сразу вспомнил о крысах. Не решаясь оглянуться, он нажал на педали.
До Грейвинга пришлось ехать в два раза дольше, чем до Ингрэма, и у Гленнона не было времени для размышлений над своими вопросами. Он добрался уже в сумерках. Свет Грейвинга сиял над озером. Гленнон поставил велосипед под навес и бросился к дому третьего смотрителя, где дядя Джоб катил по лужайке пустую тачку.
«Думай! – сказал он себе. – Думай!»
– Плохо я соображаю, дядя Джоб! – закричал Гленнон, неожиданно и для себя, и для дяди.
Дядя Джоб поставил тачку и повернулся к нему.
– Кто это тебе сказал? – спросил он, внимательно глядя на Гленнона.
От изумления Гленнон раскрыл рот. Почему дядя задал такой вопрос? Разве не очевидно, что он плохо соображает?
– Все соображают по-разному. Ты по-своему, но это не значит, что это плохо, – дядя Джоб говорил как обычно, спокойно и уверенно.
Это задело Гленнона, словно какая-то часть его внутренней конструкции чуть-чуть сдвинулась. Это было больно.
– Ох, – произнёс Гленнон.
– В жизни ты услышишь много плохого. Кое-что укоренится у тебя в душе, но это не значит, что это будет правдой. – Дядя снова взялся за ручки тачки и покатил её к сарайчику, где хранились разные маячные принадлежности.
Гленнон остался у двери.
Мальчик нерешительно вошёл в дом. Мысли его как-то успокоились. Он словно слышал голос дяди: ты соображаешь по-своему.
Что, если дядя прав?
Его усталые мышцы расслабились. Много раз за последние дни он говорил себе, что плохо соображает и запоминает. Но, может быть, он ошибался?
Он припомнил, когда последний раз говорил себе это: когда рука смотрительницы Санч выскользнула из его руки, и он решил, что это шутки его воображения. А если это не шутки? Если его мозг обращал внимание на то, что было действительно важно?
Какие же создания не отражаются в зеркале, невидимы и могут принимать различные формы?
На первой ступеньке лестницы разлёгся Симус. Он едва приоткрыл один глаз и не шевельнулся, когда Гленнон перешагнул через него и направился в комнату, которую он делил с Ли.
Распахнув дверь, он увидел Ли, погружённую в чтение.
– Где ты был? – воскликнула Ли, захлопнув книгу. – Я знаю, кто они!
Они уставились друг на друга, не зная, кому заговорить первым.
Гленнон выглянул в дверь и осмотрел холл.
– Где мама? – спросил он, не отвечая на вопрос.
– Она ещё не вставала. Она выглядит ужасно. Где ты был? Мы утром ездили к Таунсенд, а тебя не было ужасно долго. Уже почти обед. – Ли сложила руки, прижав книгу к груди.
– Домой пришлось ехать очень долго, – ответил Гленнон.
– Почему? Ты останавливался розы понюхать?
– Нет, я… – Гленнон запнулся, не зная, как рассказать о событиях этого дня. Он не находил слов.
– Рассказывай. – Ли положила книгу на пол. Её решительный голос напомнил дядю Джоба.
От облегчения у Гленнона ослабли колени. Он закрыл дверь и плюхнулся на пол, прислонившись к стене. Он не мог припомнить ни одного случая, когда Ли не поверила ему. И сейчас поверит.
«Странные вещи не случаются в реальной жизни», – голос папы звучал у него в голове, но он принялся рассказывать, заглушив этот голос. Он рассказал во всех подробностях всё, что запомнил, и даже то, что запомнил плохо: например, про шторм и создание в воде. Некоторые детали представлялись смутно и прятались где-то в закоулках памяти, как и воспоминания о папе.
– Ты перепугался, – заметила Ли, когда он пожаловался, что не всё может вспомнить. – Иногда с перепугу я ничего не помню, а другой раз помню всё.
Закончив рассказ, Гленнон почувствовал, что очень устал. Утомительно говорить правду. Он перевёл дух и понял, что рассказ о странных и пугающих событиях помог ему привести в порядок мысли. Он рассказал про историю о призраках, которую озвучила Таунсенд; о фигуре в волнах; о том, как его рука проскользнула сквозь руку смотрительницы Санч; о страшных полудохлых крысах; о том, как обратная дорога к Грейвингу была бесконечной; о том, как он ехал по совершенно незнакомым местам; и вообще обо всех странностях острова Филиппо.
– Думаю, это призраки, – закончил Гленнон.
Прежде, когда он сказал вслух, что Эверетт может быть вампиром, он в это не верил. Но когда с языка сорвалось слово «призраки», это показалось правильным и правдивым. Напряжение ушло из его тела, мышцы расслабились. Он почувствовал себя усталым, но довольным. Он разобрался во всём.
– Эверетт – призрак? – пробормотала Ли. – Может быть. Призраки обычно привязаны к чему-то. Они могут преследовать людей или постоянно быть в каком-нибудь месте.
– Они живут на острове Филиппо, но кого они преследуют? Нас? Они преследуют нас?!
– Понятия не имею. Как ты можешь понять, что тебя преследуют?
– Поэтому маме плохо? Её преследуют? – спросил Гленнон, глядя на шов на своей джинсовой куртке.
Ли смотрела на него, сжав губы. Она задала вопрос, который уже давно зрел у Гленнона:
– Если это так, как это остановить?
18
– Вы же любите макароны с сыром? – дядя Джоб мельком глянул на ребят, когда они вошли в столовую.
Гленнон и Ли встали в дверях. Им больше нечего было обсудить, и, вместо того чтобы поддерживать беседу ни о чём и чувствовать себя беспомощными, они пошли обедать. На кухне не мама, а дядя Джоб мешал деревянной ложкой в кастрюле с фасолью. В другой кастрюле ждали своего часа макароны с сыром.
– Почта пришла. Там тебе что-то от папы, Гленнон, – дядя указал на стол.
Сердце Гленнона заколотилось, но впервые за эти дни не от страха. Он поспешил в столовую. Там он нашёл конверт, адресованный Гленнону Маккью и подписанный мелким почерком папы, с росчерком от «Е» в конце, окружавшим всю подпись.
