Она толкнула входную дверь, как раз когда Робби-курильщик вознамерился вернуться в бар.
– Не останетесь? – спросил он.
– Может быть, в следующий раз.
Шивон села в машину и задумалась. Под сорок или сорок с небольшим, густые черные волосы, сужающиеся к подбородку бакенбарды. Руки в татуировках, глаза под тяжелыми веками, щетина. Цыган? Кларк представила, как бармен бредет через лес с гитарой через плечо. Стоп… Точно – когда она видела его в последний раз, на нем был черный кожаный жилет и белая футболка, и она подумала то же самое. Но где она его видела? В зале суда. Бармен не был обвиняемым. И не давал свидетельские показания. Рука в татуировках лежала на женском плече.
И тут Кларк все вспомнила.
Бармен – дядя Эллиса Мейкла, брат отца Эллиса. Он утешал мать Эллиса после суда, по результатам которого ее сыну вынесли приговор. Пожизненный срок за убийство.
– Эллис Мейкл, – нараспев произнесла Шивон и обернулась, чтобы оглядеть “Маккинзи” повнимательнее. Потом завела машину и направилась домой.
Всю дорогу она ехала на автопилоте.
пятница
14
Моррис Джеральд Кафферти проживал в двухуровневом пентхаусе в Квортермайле – чтобы попасть к нему, Ребусу надо было только пересечь парк Медоус. Привязав Брилло на крыльце, Ребус нажал на кнопку звонка, над которым поблескивала линза камеры. Ребус придвинулся поближе, сознавая, что его лицо сейчас заполняет маленький монитор где-то на верхних этажах.
– Ну? – вопросил голос Кафферти.
– Есть минута?
– Не больше.
Дверь зажужжала, впуская Ребуса. Наверх он поднимался на лифте. Когда Ребус наведывался сюда в последний раз, его всего на несколько минут опередил Даррил Кристи, конкурент Кафферти из преступного мира, – вооруженный и жаждущий вывести Кафферти из игры. Но Кафферти тогда вышел победителем, а Кристи сел в тюрьму; последнее означало, что отныне Эдинбург принадлежит Кафферти. А вот и его гнездо, защищенное камерами видеонаблюдения и консьержами.
Кафферти оставил дверь в апартаменты открытой, и Ребус вошел. Короткий коридор привел в просторное, свободной планировки пространство. Кафферти стоял у кофеварки и наливал кофе.
– Я забыл, как тебе.
– Все равно.
– Без сахара?
– Без сахара.
– Мужчинам нашего возраста приходится следить за собой. – Кафферти протянул Ребусу простую белую кружку и внимательно оглядел его. – Неплохо для человека, страдающего истощением.
– Ты тоже неплохо выглядишь. К сожалению.
На самом деле Кафферти выглядел лучше чем неплохо. Отвоевав Эдинбург, он помолодел. Кафферти и всегда-то выглядел авторитетно, но теперь его шаг пружинил по-новому.
– Тут практически напротив есть спортклуб, – объяснил он, похлопав себя по животу. – Хожу туда, когда получается. Шавка все еще у тебя?
– Ждет на улице. Выйди как-нибудь вечером на террасу – и увидишь нас возле Челюстей. Как бизнес? Процветает?
– Сейчас уже никто не пьет так, как раньше. Торговля по лицензии – всегда война.
– А мини-такси? Автомойка? Квартиры в аренду?
– Вижу, ты все еще в курсе дел.
– Я слышал, заведение, которое ты забрал у Даррила Кристи, еле сводит концы с концами.
– “Адское зелье”? – Кафферти пожал плечами: – Раз на раз не приходится, Джон. Думаю переключиться с виски на джин.
– Ты, наверное, никогда с этим кабаком не расстанешься, учитывая, через что тебе ради него пришлось пройти.
– Даррила не навещаешь?
Ребус отрицательно покачал головой.
– А ты?
– Я как-то зашел, да он послал меня к черту.
– Не боишься, что ты когда-нибудь зайдешь в Барлинни, а служащие запрут ворота и не выпустят тебя?
– Я законопослушный бизнесмен, Джон. Так и судья сказал во время процесса.
– Ну да. И мы с тобой оба расслышали кавычки.
– Но интонации же на бумаге не передашь.
Оба какое-то время стояли, разделяемые парой футов. В былые времена они обдумывали бы, не обменяться ли парой оплеух, но теперь каждый прикидывал, во что обойдется поражение, и понимал, что слов вполне достаточно. Кафферти указал в угол комнаты – там, за спиной у Ребуса, шли по телевизору утренние новости. Кафферти убавил звук. Теперь Кэтрин Блум было видно, но не слышно.
– Она же просто удовольствие получает, даже слишком, – заметил Кафферти. – Столько внимания… она думает, это и есть смысл жизни.
– Ее борьба длится уже не один год.
– Она могла бы эти годы потратить на себя. У этой женщины внутри ничего не осталось, Джон. Не говори, что ты этого не видишь. – Кафферти подтащил к себе стоявший у обеденного стола со стеклянной столешницей блестящий металлический стул, уселся и стал ждать, когда Ребус устроится напротив. – Думаю, из-за нее ты и пришел.
– А из-за чего еще?
Кафферти улыбнулся, довольный, что угадал.
– Значит, новые следователи взялись за старое расследование. Твое, кстати. Но я тебе уже тогда сказал – я не имею к нему никакого отношения.
– Интересно, что случилось с Конором Мэлони.
Кафферти протянул руку:
– Дай-ка телефон, я покажу тебе, как пользоваться Гуглом.
– Я гуглил. Мэлони, похоже, заделался кочевником.
– Очень может быть. Я слышал – катается по миру. Налоговая эмиграция, вроде того.
– Когда ты это слышал?
– Года четыре назад – может, пять. Наверное, Конор перешел границу.
– Какую?
– Захотел подружиться с Южной Америкой. Там много наркотиков и много денег, но с местными ребятами шутки плохи. Он им не понравился.
– Значит, он в бегах?
– За ним может охотиться налоговый инспектор – или, если на то пошло, gardai
[12], но про колумбийцев я не слышал. Конор просто залег на дно и вкушает заслуженный отдых.
– И оборвал связи с Эдриеном Брэндом?
– Конору понравилась идея насчет поля для гольфа, а то и целой сети гольф-клубов, но это было так, замечание между делом.
– А новость о том, что рядом что-то вынюхивает частный следователь, ему понравилась бы?
– Джон, ты меня еще тогда спрашивал.
– Но теперь нашли труп Блума…
– Не мои заботы.
– Помню, как во время допроса ты пытался перевести стрелки на одно абердинское уголовное семейство. Бартолли. Займись мы ими, ты был бы более чем доволен.
