Тетя Яна каждому выдала по куску белого хлеба, придвинула открытую банку сгущенки.
Какое же это было наслаждение – снова сидеть на лавке, а не мучиться на тонком коврике! Удобно, когда чашка стоит перед тобой на столе, а не норовит каждую минуту опрокинуться на землю. Здорово было сидеть под тентом и слушать шорох дождя. Здорово звонко цокать ложкой по стенкам кружки и смотреть, как бесится в чашке крепко заваренный чай.
– По ночам вам здесь не страшно? – спросил Миша. – Защитить-то вас некому.
Он кивнул на сопящих в упорном противостоянии карапузов. Они делили лишние третьи бусы, каждый тянул их к себе. Веревка еще держалась, но готова была вот-вот сдаться.
– Чего тут бояться? – Тетя Яна поправила платок на шее. – Я ни с кем не ссорюсь, вот меня никто и не трогает. Туристы мимо проходят. Очень редко кто, как ты, подходит и заводит разговор.
– А как же бес?
Странно она на Мишу посмотрела. Долгим холодным взглядом.
– А что – бес?
– У нас все перессорились на этом месте, передрались, – прошептал Миша.
– Я слышала, вы там шумели, – осторожно согласилась тетя Яна и снова на него посмотрела. Глаза у нее были серые. И очень внимательные.
– А здесь как?
Как раз в это время Глеб с Костей порвали бусы, зашумели, деля рассыпавшиеся кусочки.
– А здесь тихо. Мы здесь просто отдыхаем. Приехали на время. Я ни с кем не спорю, не завожу свои порядки. Идет дождь – прячусь, выходит солнце – сижу на берегу. Вы сюда пришли с чем-то своим, вот вам и кажется, что против вас тут кто-то выступает.
– Ничего такого! Все как у всех! – буркнул Санек.
– Ой ли?
– Да чего тут может казаться, когда беса видели! – возмутился Никитос.
– А вы уверены, что беса?
Возражать было нечего. Как его определись – бес это или нет. Подойти и спросить имя?
– Хек! Что ты с женщиной споришь? – через стол усмехнулся Володя. – Живут люди и живут.
Миша потянул на голову капюшон. С женщиной спорить – да, нехорошо. А бес ли был тот, кого они видели, – это интересно.
Над Онегой темнело. Тучи собирались в крепкий кулак, обещая бурю. Парни нехотя покидали лагерь. Миша проводил лодку и вместе с Олегом вернулся к капищу.
Он шел, чувствуя неприятный осадок. Можно, можно было все свалить на девчонок, сказать, что это их происки. Что из-за их претензий все и началось. Что если бы не их вопли, не их проклятья… Но и мальчишки тоже хороши – ссорятся постоянно. Как это прекратить? Прыгнуть в разлом? Туда палец только и пролезет. Неужели и правда нужна жертва, чтобы все это закончилось? И эта жертва – он? А вот это уже было по-настоящему страшно, поэтому Миша вышагивал по капищу, придумывая и не находя способов спастись. Может, и правда сбежать, как советует бес?
«Бежать», – стукнулось в голове.
Но он не хотел показаться трусом. Он справится. Он ничего не боится. Недаром пишет про смелых всадников и жестоких правителей, недаром в его рассказах свистят стрелы и кричат умирающие.
– Бежать!
И он побежал.
Широкий песчаный берег, где разбит лагерь, был тих и безлюден. Никитос следил за Катей. После очередной лекции Шаева она отправилась по пляжу к ближайшему мысу. Плеснулись весла. Никитос бросился к реке как раз вовремя, чтобы заметить, как от берега отходит лодка. Она вышла в раструб Черной и по озеру повернула налево. В лагере девчонок было тихо. Одинокая Леночка сидела около потухшего костра. У ее ног лежала Шкода. Ее накормили картошкой с тушенкой, и она благосклонно грелась около людей.
За деревьями набухала краснота. Словно маленькое солнце закатывалось в сосны.
– Это маяк? – спросил Никитос.
– Не знаю, – резко отозвалась Леночка. – Я теперь уже ничего не знаю. И вообще, я вас всех ненавижу!
Она пошла к своей экологичной зеленой палатке и так дернула полог, что легкая конструкция подпрыгнула.
Плеск весел затих, закрапал дождик. Никитос забрался под тент, уселся на рюкзаках. Если немного подождать, то можно все выяснить.
Он долго крепился, сжимал голову руками, зажмуривался, а потом распахивал глаза до боли, до рези. Но он дождался. И это был не плеск весел. Это были шаги. Поющие пески выдали идущих. А еще были голоса. Смеющийся Катин и бухтящий Шаева. Судя по звуку, они поцеловались. Никитос подался вперед, закопался в рюкзаках, почти вылез из-под тента, но вовремя повалился обратно.
– Дурак, – простонал он. – Вот дурак. Нет, ну круглый дурак.
Он долго искал язычок молнии в палатке, выправлял забившуюся ткань. Думал, не уснет. Но в сон провалился мгновенно. Разом. И был этот сон черен, без картинок.
Утром просыпаться не хотелось. Всю ночь шел дождь, похолодало, настроение испортилось. Огонь в мокрых ветках не занимался. Тяжелый густой дым стлался над землей, клоками завис около берега.
Вместе с погодой испортилось и озеро – оно разошлось множеством волн, шипело, ругалось.
Выходили из палаток сонные и хмурые. Кашу не варили. Дорезали последнюю колбасу. Брошенный около костра с вечера хлеб размяк.
– Дима! Скажи! – попросила Катя и глянула на руководителя экокружка с нежностью.
– Значит, так. – Дима довольно потер руки. – Игру сворачиваем. Хватит этой чертовщины. Оставшиеся дни ходим по другим мысам, смотрим петроглифы. Нельзя же сидеть все время на одном месте! Да и работать надо.
– Мы не оставим своего капища, – поднялся Никитос.
У него было много что сказать. Но тут зеленая палатка дрогнула, и из нее показалась Ушастая. Ни на кого не глядя, она села перед входом на коврик и принялась старательно расчесывать волосы, заправлять их за уши, заколками щелкать.
– Игорь! – тихо позвал Никитос.
Теперь уже все мальчишки смотрели на Машу. Она же все чесала и чесала свои патлы, дула в зубцы расчески и снова чесала.
– Вам же лучше закончить сейчас. – Леночка медленно размешивала чай в кружке. Вертелись в водовороте чаинки.
– А то что?
– А то хуже будет.
Все замолчали. То говорили-говорили, а то вдруг хорошо стал слышен шум озера, плеск волн.
– А чего это она тут делает? – среди всеобщей тишины спросил Санек.
– Я больше не играю.
И те, кто еще не понял, что произошло, вспомнили – Машу оставляли на Бесовом Носу.
– Не пойду я туда! – орала Маша, когда ей задавали вопросы. – Там страшно! Там жутко страшно. Там парни знаете что вытворяют?
– Стоять! – надрывалась Катя.
Но мальчишки уже бежали к лодке. Хозяйственный Володя шуршал пакетами с колбасой и печеньем. С тяжелым задыхающимся лаем за ними скакал Макс. Он первым запрыгнул в ржавую посудину, недовольно гавкнул в сторону другого берега.
