Так что теперь в очередном узком месте реки, неудобном для обхода, вырос целых вал из туш заколотых животных, преграждая путь нукерам Бурундая… Парнокопытных не пытались вморозить в лед водой – столько воды бы не удалось набрать в полыньях. Вместо этого заколотым животным вскрывали глотки, после чего их тушки забрасывали наверх. Парящая кровь застывала на морозе чуть медленнее воды, но в итоге сейчас реку перекрывает настоящая стена высотой в два человеческих роста, и она по-прежнему растет вверх…
Глава 6
С трудом поднявшись, разминая затекшие ноги и пытаясь хоть немного утрясти съеденное мясо в желудке, я неспешно двинулся к костру тысяцкого головы, куда немногим ранее отправились приглашенные им Кречет и Твердислав Михайлович. Н-да… Захара Глебовича довольно крепко приложили саблей по голове – впрочем, в той мясорубке, в какую угодил смелый потомок берендеев, это еще, можно сказать, обошлось! Да и шлем погасил удар вражеского клинка, так что отделался воевода малой кровью да ужасающим внешне, но неопасным для жизни широким рубцом на лбу.
– Здорово дневали, браты каза…
Оборвав себя на полуслове и едва ли не сказав вслух «казаки» (и откуда только всплыло старое казачье приветствие?!), я сел в малый круг сотников, обступивших костер воеводы. Последний ответил мне измученной улыбкой на бледном лице, остальные же просто степенно закивали.
– Ну, чего звал, Захар Глебович, что обсудить хотел?
Тысяцкий, старший из здесь присутствующих «по званию» (все же воевода – это как раз должность), секунд двадцать молчал после заданного вопроса, причем было видно: собирается с силами. М-да, похоже, последствия ранения тяжелее, чем показалось мне ранее… Наконец, нервно облизнув губы, он заговорил – медленнее, чем обычно, и чуть растягивая слова:
– Твой дядька утверждает, – легкий кивок в сторону Кречета, – что именно ты придумал замедлить вражью рать и задержать ее у Ижеславца. А что теперь скажешь, сотенный голова, коли то была твоя задумка: бросим мы ратников воеводы Ратибора в осажденном граде? Им ведь не вырваться и детинец не удержать – ворогов все одно всемеро больше. Я только теперь уразумел: то, что мы скот угнали да лошадей, может не в помощь нашим обратиться, а и во вред. Ведь теперь у голодных поганых нет никакого иного пути, кроме как крепость брать, да с любыми потерями!
Настал мой черед промедлить с ответом. Но, собравшись с мыслями, я заговорил с должным почтением и сочувствием, однако же твердо и с крепкой верой в собственную правоту:
– Захар Глебович, я понимаю, что в осаде остались твои ближники и что сердце зовет тебя к ним на помощь. Но пойми и другое: нам нужно сжечь пороки да истребить китайских умельцев, их строящих. Любой ценой, в том числе и ценой собственной жизни… И даже ценой жизни обреченных товарищей! К слову, приковавших к себе монгольскую рать, числом не меньшую, чем все рязанское войско! Потому я не изменю своих слов – мы должны идти вперед, вслед поганым. Должны идти к следующей крепости, что нехристи осадят, и ударить по ним, коли они построят пороки. И я уверен, что этой крепостью окажется Пронск. Он крупнее – настоящий стольный град удельного княжества, куда ушли многие беженцы; там подготовлен достаточный запас еды. А значит, Батый постарается завладеть им во чтобы то ни стало!
Сделав короткую паузу, я продолжил:
– И не стоит хоронить ратников Ратибора раньше времени. Они сидят в крепком детинце, и воев у воеводы вполне достаточно, чтобы перекрыть всю протяженность стен, меняя уставших и восполняя потери. Может, поганые и решатся на один, от силы два отчаянных штурма всей силой… Но коли Ижеславец за время их не падет, татары сломаются! Гибель соратников, отсутствие нормальной жратвы подорвут боевой дух воинов, ослабят их, и тогда Бурундаю придется отвести своих нукеров.
Тысяцкий голова как-то грустновато улыбнулся в ответ на мои слова:
– Князь Юрий Ингваревич поставил меня старшим над дружиной, но наказал держать с вами совет, как быть дальше. Видать, не зря наказал… Что же, твоя правда, сотник. Поступим, как ты и говоришь, коли твои соратники считают так же…
Последние слова прозвучали определенно с двойным смыслом – вроде бы Захар Глебович и соглашается со мной, но одновременно с тем задает вопрос. Очевидно, таким же образом это поняли и ельчане, каждый из которых утвердительно склонил голову, поддержав меня. Однако стоило мне перевести дыхание, как чуть хрипловатым, севшим от простуды голосом заговорил Твердислав Михайлович:
– А не лучше ли нам сразу к Рязани пойти? Юрий Ингваревич ведь к стольному граду дружину уводит, там же ему дожидаться подмоги Владимирской. Меж тем Пронск поганые вряд ли всей ордой осадят… Может, и не станут пороки строить ради его детинца, не столь он и велик! А коли и построят, так ведь не все же мастера при них останутся? Ударим по порокам, пусть ночью – сколько же нас тогда после сечи уцелеет? А Рязань поганые все одно осаждать будут, и новые камнеметы изготовят!
Вполне разумные доводы елецкого воеводы буквально резанули по сердцу, заставив меня едва ли не выкрикнуть в ответ:
– Нет!!!
Прозвучало слишком горячо и эмоционально, что не укрылось от окружающих, – все обратили на меня свои заинтересованные и малость удивленные взгляды. А Кречет, более прочих сведущий о моих непростых отношениях с княжной Пронской Ростиславой, и вовсе подозрительно сощурил глаза… Прав ты, дядька, кругом прав, болею я душой за неожиданно обретенную любовь! Норовистая девка ведь могла и подле отца остаться в осажденном граде, а последний наверняка не бросил свою столицу…
Плохо ставить личное над общим делом?! Еще как! Однако же вроде как и спасение Пронска с его жителями – дело серьезное, благое… Нервно сглотнув – в горле вдруг образовался ком, – я заговорил уже более спокойно:
– До Пронска ворог все равно пойдет по реке. Соответственно, и нам сейчас от русла Прони сворачивать нет нужды, дойдем хотя бы до града. А уж там, на месте, и разберемся что к чему! Может, вся орда останется осаждать крепость, может, часть ее, но без пороков им детинец не взять. Их обязательно построят, а раз так, то наша задача их сжечь. Да заодно выведать, где стоят в лагере китайские мастера, и ночью к ним наведаться… Для того нужно языка взять, а как все разведаем, так под покровом тьмы-то по ворогу и ударим! Если удастся тихо мастеров вырезать и пороки сжечь, считай, сорвем осаду. И не забывайте – если из Ижеславца жителей едва ли не всех удалось вывести до осады, то Пронск многолюднее, там одних посадов сколько было! А ведь еще и беженцы потянулись, хоть и из того же Ижеславца! Не верю я, что все решились дома бросить да зимой из города уходить… И всех их ждет погибель, коли поганые в детинец ворвутся!
Захар Глебович, ненадолго задумавшись над моими словами, озвучил свои сомнения:
– Бесшумно вырезать мастеров вряд ли выйдет. А пороки сжечь и отступить сквозь лагерь поганых – и того подавно! Гибельное дело нам всем предстоит, ведь отступать после начала боя будет уже некуда… Но раз так, может, действительно стоит уходить именно к Рязани?! Там мы всяко полезнее окажемся.
