Бродник с энтузиазмом побежал к лошадям, подгоняя выделенных ему воев, а я поспешно вышел за околицу веси, внимательно рассматривая русло Прони и стараясь понять — не ошибся ли я, в своем плане отталкиваясь от увиденных уже вечером складок местности?
Но вроде бы все верно. У деревни река делает довольно крутой изгиб — и спрятать за ним сотню всадников вполне возможно. Замысел мой прост — но слишком сложные схемы на войне и срабатывают редко… Лучники завяжут бой, вытянут на себя степняков, доведут до поворота, откуда резко ударим мы — в лоб, копейным тараном! Половцы не успеют ни уйти, ни разойтись в стороны на льду относительно узкого русла Прони, по обоим берегам которой растет лес. Легкие всадники наверняка попятятся под нашим напором — а сзади их путь к отступлению отрежет полоса «чеснока» и залпы арбалетчиков.
При этом ни Кречет, ни Коловрат не попытались осадить меня или предложить свой вариант действий — что в одночасье утвердило именно меня в качестве лидера отряда! По крайней мере, на время текущего боя… А вот когда мы покинули Пронск, тот факт, что на жалкие полторы сотни гридей приходится разом тысяцкий голова (то есть я!), реальный командир, управлявший остатками наших дружин во время последнего штурма (Кречет), и крайне авторитетный боевой вождь, по совместительству боярин (Коловрат), нехило так затруднил выбор единого для всех начальника! Собственно, до этой самой минуты у нас сложился триумвират, в котором ведущая роль постепенно уплывала как раз к самому авторитетному… Но быстрее прочих среагировав на внезапную опасность и предложив далеко не худший план ведения боя, я перетянул одеяло на себя. Судя по молчаливому укору дяди и ледяному спокойствию Евпатия, обычно вполне добродушному — мой неожиданный маневр они приняли с неодобрением. Но ведь приняли же!
А для меня сейчас самое важное — победить, победить умно, с наименьшими для нас потерями! И не дать никому из врагов уйти — до поры до времени Батыю лучше не знать, что в тылу его орудует крепкий партизанский отряд!
Первыми ушли вперед лыжники Микулы, следом поскакали по реке навстречу татарам конные лучники Ждана. Оставшиеся же ратники принялись неспешно выводить боевых жеребцов на лед, отправив заводных коней и лошадей лыжников в тыл с пятеркой воев. Большинство же дружинников готовятся к конной сшибке, проверяют, насколько хорошо подтянута сбруя, не сбилась ли где под седлом теплая, зимняя попона? Крепкий Буран невозмутимо проигнорировал ласковые поглаживания по холке — за место более легкого и быстрого Буяна я выбрал мощного, мускулистого и тяжелого жеребца, более всего подходящего для таранного удара! А вот верного четвероного друга, всегда отзывающегося радостным ржанием на любую ласку, я пока сделал заводным. Впрочем, выбор коня напрямую зависит от складывающейся ситуации и тактики боя — ратники Ждану, к примеру, выбрали как раз более скоростных и легконогих скакунов.
Взобравшись в седло, я перевешиваю на локоть прочный, треугольный щит, закрывший левую половину корпуса и большую часть груди, после чего беру поводья в левую руку. Правая же до поры остается свободной — копье сейчас висит на ременной петле, закинутой на плечо, а вторая, более узкая, фиксирует ее на стопе, вдетой в стремя… И в очередной раз с потаенной радостью я задумываюсь о том, что мне крайне повезло проснуться в теле предка, владеющего конным боем, и хорошо знающего лошадей. С моим реконструкторским опытом здесь ловить было бы абсолютно нечего!
Блин, подумал о реконструкции — и сразу вспомнил и про столь далекий дом, и про семью… А ведь по дому и родителям я все-таки очень сильно тоскую… Когда есть свободная минута, и я вдруг осознаю, что пришел сюда из будущего, а не прожил в порубежном со степью Ельце всю жизнь!
…Томительно тянутся минуты ожидания до столкновения с врагом. На реке слышны пока лишь отдаленные возгласы татар да понемногу приближающийся к нам топот копыт многочисленных лошадей… С опаской я поглядываю на лед, ожидая услышать, как начинает он хрустеть под тяжестью жеребцов — но нет, держит крепко. Осматриваюсь по сторонам — сосредоточены, серьезны воины, ждущие схватки; разговоров практически не слышно. Не тянет на поговорить людей перед сечей, что станет для кого-то последней… Только изредка раздается чей-то одинокий голос, да всхрапывания коней.
Но вот, впереди наконец-то послышались крики воев Ждана, приближающихся с каждой секундой — и из-за изгиба берега вдруг показался первый всадник, развернувшийся в седле и посылающий очередную стрелу в невидимого пока противника. Этот тактический прием в моем настоящем называется «парфянский выстрел» — обратиться к преследующему тебя врагу и выстрелить в упор! Правда, мои молодцы бьют как раз на максимальную дистанцию, да и нет ничего такого особенного в этом приеме — он известен всем без исключения степнякам.
За первым дружинником показался второй ратник, затем третий… Затем группа сразу из пяти всадников, ведущих за собой еще трех коней — через седло одного перекинут раненый (надеюсь, что раненый!) русич, не подающий признаков жизни… А еще два скакуна летят вперед без седоков — и у всех воев из щитов, перекинутых за спины, торчат по две-три стрелы.
— Да что же это такое…
Горестный возглас раздается справа и позади от меня — но я не оборачиваюсь: отчего-то вдруг стало очень стыдно и страшно посмотреть в глаза воев, чьих соратников я использовал в качестве живой приманки… Между тем, из-за поворота выскакивает еще трое всадников, и я в нетерпении подаю жеребца пятками в бока, посылая Бурана вперед и одновременно с тем стаскиваю из-за плеча кавалерийскую рогатину. Моему примеру следуют и прочие гриди…
В это же время за тройкой дружинников показались еще два скакуна без наездников. И, наконец, группа из пяти всадников — да чуть позади их шестой! В нем я узнаю бродника — он смело замыкает свой отряд и по-прежнему ведет бой, посылая в преследующего врага очередной срезень!
Но тут же прилетевшая вдогонку стрела ударила в правое «колено» жеребца Ждана! Конь его взвился, скакнул вперед, истошно завизжав от боли — а после принялся падать на бок… И все происходящее словно бы замедлилось на моих глазах, позволяя отчетливо разглядеть, как ловко освобождает бродник ноги из стремян, как падает — и тут же перекатывается на льду, в стороне от коня. Бодро вскакивает, сжимая в руках уцелевший лук — и замирает на месте, перед скачущими в его сторону татарами…
— Уходи! В сторону — уходи!!!
Я кричу во все горло, одновременно с тем посылая Бурана в галоп и склонив рогатину параллельно земле. Пальцы правой до боли стиснули ее древко, плотно зажатое также и подмышкой… Жеребец послушно и как кажется, радостно срывается на тяжелый, стремительный бег, от которого в ушах свистит ветер — и я чуть наклоняюсь в седле вперед, приникая к коню, сливаясь с ним словно бы в единое целое!
Ждан меня услышал — или просто отошел от ступора после падения да гипнотизирующего вида накатывающей на него конной массы! Бродник резко рванул в сторону берега, убегая от татар — а последние уже показались за поворотом, и принялись испуганно тормозить лошадей, разглядев нас!
Но в следующий миг где-то далеко впереди тревожно проревел знакомый до боли рог — трижды проревел. И сердце мое будто ухнуло куда-то вниз…
