— Ну, вот собственно, и денарии — лови!
Практически поднявшись наверх, я ненадолго замер, ожидая, когда толмач ко мне приблизится — а после швырнул ему кошелек, коий тот с трудом и восторгом успел поймать…
А в следующий миг, сделав еще один шаг навстречу, я резко схватил пальцами правой руки его длинные волосы — и рывком дернул на себя, приставив к горлу засапожный клинок.
— Где Микула, тварь?! Отвечай!!!
Немец испуганно замер, ничего, однако, не сказав вслух. На время замерли и его соратники, меряя меня злыми, прямо-таки обжигающими ненавистью взглядами!
Но плевать мне на их взгляды — мне нужен мой друг!
Нервно сглотнув, ощущая при этом пугающую легкость во всем теле, я во весь голос заорал, так и не дождавшись ответа толмача:
— Микула!!! Микула!!! Где ты, друг!!! Микула!!!
Мне послышалось, или после моего крика в трюме как-то подозрительно звякнули цепи?!
Ну, цепи, может, звякнули и случайно, или все же действительно послышалось — а вот скрип «плечей» и тетивы взводимого арбалета прямо над моей головой, с кормовой надстройки, я расслышал совершенно точно!
В следующий же миг чересчур резко дернулся толмач, наконец-то выпустивший из рук мешочек с серебром и схватившийся за рукоять тесака, покоившегося в ножнах на его поясе!
Отлично наточенное, загнутое полумесяцем внутрь лезвие засапожного ножа с легкостью вскрыло горло ублюдка — или причастного к пропаже Микулы, или решившего «просто» нагреться на моих динарах… На руки обильно хлынуло липким и горячим — а, я оттолкнув от себя убитого, метнулся к «кривому», одновременно с тем рванув меч из ножен! Он также оголил оружие — широкий тесак в добрый локоть длиною… Но парировать прямой выпад уже не смог. Не хватило то ли сноровки, то ли просто не успел среагировать — и узкое острие «капетинга» вонзилось точно в «солнышко» моего противника!
Как кажется, бывшего старшим не только по возрасту, но и по положению среди этих выродков…
В следующую же миг все мое существо, вся приобретенная в зимних боях чуйка буквально сиреной взвыли от острого ощущения опасности, ледяной волной обдавшего спину! И я, как видно на адреналине, успел отскочить на пару шагов вправо, заодно срубив испуганно шарахнувшегося в сторону моряка — тот рухнул на палубу с перерубленным шейным столбом… А позади раздалось сразу два глухих удара по дереву.
Выходит и стрелков двое!
— А-а-а-а-а!
Ко мне бросается третий выродок из компании толмача, «меченый» шрамом — бросается, высоко занеся секиру для удара!
Шаг ему навстречу — и клинок в коротком выпаде погружается в живот германца, рванувшего навстречу моей же атаке. Примерно до середины погружается... И одновременно с тем блок предплечья левой (прострельнувшей болью от резкого движения), встречает над головой древко топора, уже потерявшего силу удара…
Сделав еще один шаг вперед, я уже по рукоять вогнал меч в живот охнувшего, окатившего меня кровью из открытого рта ворога — после чего вместе с ним развернулся к стрелкам, чуть присев. Спустя всего удар сердца один болт ударил немца в спину, заставив тело его дернуться, а другой впился в доску палубы в вершке от моей стопы.
Все!
Рывком отталкиваю убитого от себя, бросив настороженный взгляд назад — но на носу противников не осталось. Однако и оставшиеся на палубе моряки, испуганно жмущиеся к кормовой пристройке, агрессии не выказывают, и ввязываться в драку не пытаются…
Уже хорошо!
А между тем, в трюме ведь раздается уже отчетливый звон цепей!
— Ну, поехали…
Стряхнув мертвеца с меча, за несколько ударов сердца я добегаю до лестницы, ведущей к арбалетчикам — и едва успеваю отпрянуть в сторону, увидев прямо перед собой мужской силуэт. Очередной болт вновь ударил в доски палубы — а я стремглав ринулся наверх…
Чтобы поймать второй арбалетный болт. Хорошо хоть, успел пригнуться, заметив нового стрелка…
Ощущение, будто в плечо кто-то очень сильно ударил — и одновременно с тем словно его что-то обожгло изнутри. Сильной обожгло! И ведь жжение усиливается — а вместе с ним приходит и тупая, острая боль. Но она же дает силы пролететь последние шаги по лестницы и от души рубануть по шее арбалетчику, подавшегося назад и попытавшему перекрыться самострелом…
Его соратник оказывается чуть удачливее: он успевает натянуть тетиву руками, вставив правую ногу в стремя и вложить очередной болт в желоб. И даже вскинуть оружие по направлению ко мне! Но шагнув к новому противнику, я со всей возможной силой и скоростью ударил по арбалету, попав в ложе — и сорвавшийся с тетивы болт ушел в сторону… Еще шаг — и последний противник оказывается нанизан на меч!
Все!
— Эй вы! Кто там в трюме?! Ну-ка, откройте его! Да быстрее!!!
Мой рев вряд ли понятен уцелевшим двум морякам. Но, как кажется, они все равно очень хорошо понимают главный посыл — как и окровавленное острие меча, указывающего на люк в палубе, из-под которой по-прежнему разносится лязг цепей.
Вдвоем они бросаются к люку, быстро спускаются вниз… Я жду их, неприязненно косясь на торчащее из плеча древко болта и стараясь при этом не обращать внимание на боль, трансформирующуюся в тупую и изводящую. Болт сейчас доставать никак нельзя — обильно хлынет кровь, и кровопотеря может меня добить. Пока он закупорил рану собой, словно пробка… Но и оставить «насовсем» тоже ведь не выйдет!
Между тем, все то время, пока я предавался размышлениям о том, как бы мне извлечь «инородное тело» и при этом не сдохнуть (хорошо, что вспомнил про прижигание!), под ногами по-прежнему звенели цепи. Но в какой-то момент звон оборвался — зато послышались какие-то глухие удары и приглушенные вскрики… После чего по сходням, ведущим в трюм, раздались скрипучие (из-за ступенек!) шаги — и наконец, в открытом люке показалась голова крайне виновато посмотревшего на меня Микулы.
— Зараза… Как же я рад тебя видеть!
Глава 7
При виде живого и вроде бы целого здоровяка (если не считать заметной даже под волосами огромной шишки на затылке) у меня отлегло от сердца! И тут же резко повело в сторону так, что я едва удержался на ногах — дикое напряжение и страх за друга, державшие меня до этого самого мгновения, спали. Начался адреналиновый откат, плюс еще ранение… Голова реально здорово закружилась — и чтобы устоять на ногах, я был вынужден вонзить острие меча в палубу, оперевшись на клинок, словно трость.
Микула, покинув трюм, первым делом рванул к поверженному мной германцу с секирой — и только вооружившись, напряженно осмотрелся по сторонам. Впрочем, на когге больше не было никого из экипажа — эти парусные торговые суда, как правило, не требуют большой команды, состоящей из десяти — пятнадцати человек. Не считая капитана и минимальной охраны…
Так вот, когда взгляд северянина остановился на причале, а бледное лицо его побледнело еще сильнее (притом что брови угрожающе нахмурились), мое сердце вновь учащенно забилось. Проследив за взглядом порубежника и посмотрев на причал, я заметил приблизившегося к судну дородного купца (судя по довольно дорогим одеждам, отороченным мехом — каким, правда, я вот так с ходу не скажу) и четверых крепких парней в айзенхутах, стеганых гамбезонах с нашитыми на них стальными бляхами и боевыми секирами за поясами.
