Скорее всего, именно так и будет. Значит, нужно вырезать их, этой же ночью вырезать…
Субэдэй ненадолго замер с оголенной саблей в руках, приняв, наконец, трудное решение — а после без сил опустился на ковер. В одночасье грозный полководец Чингис-хана, одно лишь имя которого вселяло ужас в сердца китайцев, хорезмийцев, кипчаков, грузин и прочих врагов его господина, превратился в высохшего, одряхлевшего старика, который очень устал, который посветил свою жизнь войне и на ее алтарь бросивший же сына… Но он горевал вовсе не о том, что по его приказу в ближайшую ночь будут оборваны жизни сотен нукеров — также чьих-то сыновей. Нет! Нойона трясло от осознания того, что успех орусутов есть следствие его же ошибки — прежде всего его. Ведь не раздели он орду на несколько самостоятельно действующих тумен и не отправь большую часть их так далеко на юг — разве тогда орусуты осмелились бы выступить против монголов?! Нет! А если бы и осмелились, то были бы разбиты в чистом поле! Теперь же придется бежать, бежать из Булгара, поджав хвост, бежать на юг… И уже в степях вновь собирать тумены воедино, заставив при этом многих покоренных усомниться в непобедимости монголов.
Тут жесткая усмешка прочертила губы нойона, а глаза его сверкнули холодной, безжалостной сталью. При мыслях о малейшем неповиновении покоренных, пусть даже крошечном намеке на их неверность и готовность восстать, перед внутренним взором «старого лиса» предстал огромный холм, насыпанный из отрубленных голов предателей — и душевный покой к нему вернулся. Ошибка? Да. И что? Кто не делает ошибок?! После зимнего похода силы орды заметно поредели, туменам была нужна подпитка — и на юге чингизиды ее получат. Орусуты сумели разбить тьму Орду-Эджена? Жаль его — но нукеры на войне гибнут, такова их судьба. Главное — это конечная победа. И он ее добьется, обязательно добьется… Собрав все тумены воедино, он вернется в Булгар — и предаст здесь все огню и мечу, утопит в крови, заставив уцелевших булар содрогнуться от первобытного ужаса перед монголами, навеки забыв мысли о предательстве! И если орусуты окажутся столь глупы, что рискнут дать бой именно здесь — что же, Субэдэй вознесет Тенгри горячую мольбу и принесет богатые дары за такую милость! Ибо в поле он уничтожит объединенное войско каганов, после чего пройдет огнем и мечом уже по их беззащитной земле!
А если нет… То что же. У обоих Югри найдутся враги на собственной земле, враги среди орусутов. И если до настоящего момента Субэдэй не предпринимал особых усилий в их поисках, не стремился искать союзников среди прочих каганов, с коими пришлось бы как-то считаться, то теперь он изменил свое мнение. Внутренняя урядица, борьба с прочими вождями раздробленной земли орусутов — вот что ослабит Улайтимур и Арпан, вот что отвлечет их нукеров с восточного рубежа! И тогда они будут сокрушены — так или иначе...
С этими мыслями нойон, не без оснований прозванный в молодости «багатуром» пружинисто встал, отбросив сомнения, неуверенность и вызванную ими же старческую слабость. Нет, его черед еще не настал! В отличие от его врагов — с этими мыслями темник вновь хищно улыбнулся. Этой ночью прольется кровь предателей-покоренных, обильно прольется! И будет литься везде, докуда дотянутся сабли его нукеров, пока они следуют через Булгар в земли инязора Пуреша, этого лживого предателя! Зря он предал Орду-Эджэна, понадеявшись, что орусуты помогут ему разбить монголов — и за эту ошибку заплатит кровью его народ, оставшийся без воинов и вождя!
Глава 22
…Царевна Нарчатка с потаенной болью смотрела на приближающуюся тьму монголов. Страх и острая жажда жизни терзали не по-женски мужественное сердце невысокой красавицы, чьи густые волосы горели рябиновым костром под яркими солнечными лучами, а в зеленых омутах колдовских очей рискнул утонуть любой из мужчин, осмелившихся в них заглянуть… И все же дочь Пуреша и царевна мокши со стороны совершенно невозмутимо восседала в седле белоснежного красавца-скакуна, не позволяя страху сломить собственную волю.
Ибо она, царевна Нарчатка, была сейчас живым знаменем для горстки воинов, успевших собраться в Серии, стольном-граде крепости мокши. Собраться после того, как татарская орда вторглась в пределы их земель. Степи, подвластные инязору Пурешу, более всего подходят для действий татарской степной конницы, наносящей стремительные и внезапные удары. А ведь никто не мог себе даже в страшном сне представить что монголы, коим инязор принес клятву верности, по-разбойничьи внезапно обрушатся на беззащитные земли мокши, истребляя и сжигая все на своем пути! И, учитывая, что конное войско их рассеялось широким веером отдельно действующих тысяч и даже сотен нукеров, нападая на практически беззащитные поселения и городки мокши, область, попавшая под вражеский удар, заняла не менее трети их земель.
Потянулись к столице беженцы, поодиночке, группами и даже целыми селениями — в основном бабы да дети. Старикам бежать куда менее сподручно… Но всего пара сотен воинов, оставшихся подле Нарчатки в Серии, не способна удержать деревянной крепости — к тому же слишком маленькой, чтобы вместить в себя всех надеющихся на спасение людей. И наслушавшись ужасных рассказов о страшных зверствах монголов, не щадящих даже младенцев и беременных женщин, о жутких муках, кои принимают жертвы поганых, а также наглядевшись на отчаяние своих подданных, молящих о спасении и слепо в него верующих, царевна поступила не как слабая женщина, а как истинная дочь вождя. Она подняла отцовское боевое знамя и призвала всех боеспособных мужчин встать в ряды ее воинов, она раздала смельчакам все оружие, что смогла найти — и велела беженцам уходить от столицы, уходить на северо-восток. Но итак шансов спастись в далеких от Серии лесах у беженцев немного — особенно, если монголо просто пройдут мимо стольного града, устремившись вслед за растянувшимися в степи обозами.
И потому Нарчатка отказалась от обороны крепости, где у нее были хоть какие-то шансы пережить вторжение врага. Нет, она вывела в поле крошечное войско уцелевшей мокши, надеясь, что две тысячи ратников, половина из которых плохо обучены и вооружены, дадут орде бой — и сумеют забрать с собой сколько-то нукеров, и сколько-то поганых ранят, тем самым замедлив татар. Ведь последним придется хоронить своих павших и лечить раненых, к тому же рядом — совершенно беззащитная и уже обезлюдевшая столица со всем добром! Царевна намеревалась сжечь Серию после того, как ее войско покинет крепость — но отказалась от этой мысли лишь потому, что время, потраченное монголами на обязательный грабеж, позволит сохранить жизни хотя бы части беженцев…
Ближники ее отца, оставшиеся подле Нарчатки, заклинали ее искать спасения вместе с прочими женщинами. Но дочь Пуреша отчетливо поняла: каждый воин ее крошечной рати осознает то, что он обречен. И что это знание подрывает волю мужей, отнимает их смелость, а в сече быстро лишит всяких сил… Такое войско дрогнет при первом же натиске поганых и побежит, не нанеся врагу никого урона, бесславно погибнув. Но! Если она, молодая, еще незамужняя девица — и одновременно с тем наследница инязора — останется среди мужей, никто из них не позволит страху овладеть своим сердцем. Нет! Видя, что царевна непоколебима в своей решимости защитить свой народ, мужи и сами не забудут, ради чего они вышли в поле и за кого принимают смерть… Они будут сражаться вдвое более стойко и яростно — и именно поэтому сейчас она находиться подле воев, встречая татар, а не удаляется на северо-восток с другими женщинами своего народа.
