Автобус издает последний предупредительный сигнал, и лица Буби и Таты удаляются. И я не могу не удивиться, как спустя столько лет вместе эта пара смотрится и ведет себя словно они на втором свидании. Тут автобус резко тормозит и открывает дверь – как всегда опоздавший пассажир. Вообще опоздание у аргентинцев в крови. Для них время носит исключительно рекомендательный характер. Если приглашаешь друзей к трем часам, только к четырем появляется первый гость. А рассуждают они вообще невероятно: все равно все придут позже, так что пойдем и мы попозже, чтобы не быть первыми…
В двери автобуса вваливается парень в ярко зеленой майке и обрезанных джинсовых шортах. Как и большинство аргентинцев, он темноволос, смугл и невероятно хорош собой. Они, в отличие от наших парней, принимают душ каждый день (не то, чтобы я проверяла, но думается, что это так), обязательно занимаются каким-нибудь спортом, и стригут ногти. Ах да, и начиная лет с пятнадцати в их обязательный утренний ритуал входит укладка волос, при этом они выглядят невероятно мужественно, даже если у них в обоих ушах по сережке.
Проходя мимо кресел, придерживаясь за подголовники, он добрался до меня и, кивнув, тяжело плюхнулся рядом.
Нет, в самом деле! Только я обрадовалась, что рядом никто не будет храпеть, как ему надо было объявиться. Теперь я просто не смогу заснуть рядом с ним.
Парень вынимает наушники из ушей, и, прищурившись, внимательно смотрит на меня.
О, Господи! Ну нельзя так! Дайте мне хоть немного расслабиться!!! Стать невидимой. Спрятаться в скорлупу…
Огромные карие глаза с насмешкой смотрят на мои отчаянные попытки понять, что ему надо.
– Ты меня не узнаешь?
– А должна?
Парень почти обиженно пожал плечами, и мне стало неудобно за свою грубость. Это в нашей культуре почему-то считается неприличным не нагрубить, если парень пытается познакомиться с тобой. Это вроде как показывает, что ты себя ценишь, и что чувство гордости тебе не чуждо. Аргентинские парни, особенно те, что хороши собой, к таким нападкам не подготовлены, и я моментально замечаю замешательство на его лице.
– Ты Анна, правильно?
– Правильно, но я..
Я ума не могу предположить, откуда этот красавец знает мое имя. По какой-то непонятной причине, мне всегда было проще общаться с аргентинскими мальчишками. Они всегда были открытыми и не выказывали такой откровенной неприязни к женскому полу, как это принято в России. У девочек всегда было полно друзей парней, и им, соответственно, было проще найти любовь. Я ж обладала одним преимуществом – была из России. Иностранка. Тем самым привлекала к себе внимание, и мне очень много что спускали с рук. Бывали вещи, которые я не понимала, поскольку папа не употреблял всех этих «подростковых» слов. Но ребята только умилялись моей невинности по этой части. Девочки, как правило, были более развиты физически. В то время как мои московские подруги еще играли в куклы и носили штаны на лямках в тринадцать лет, аргентинские знакомые надевали купальники с поролоновыми вставками и крутили вполне оформившимися бедрами перед парнями. Они все как на подбор носили длиннющие волосы до попы и редко собирали их в хвост. Их юбки были гораздо выше тех, что дозволено носить у нас. И я могла рискнуть надеть что-то подобное только в доме Буби и Таты, которая и сама не отличается скромностью.
Я в упор изучаю лицо навязчивого парня, пока не наступает прозрение.
– Габриэль? – я морщу нос, на случай, если не угадала.
Я помню его совсем мальчишкой, хоть он и старше меня, ведь последний раз мы виделись более четырех лет назад. Тогда ему должно было быть около четырнадцати, значит сейчас где-то восемнадцать. Его дом находился через два дома от нашего. Ладно, не нашего. От дома сестры Таты, моей крестной. Последний раз, когда я у нее гостила, мне и дела не было до мальчишек, я была слишком маленькой. Зато меня интересовали его коллекции камней, которые можно было рассматривать в микроскоп. Помню я таскала всяческих жуков и пауков, чем вызывала немало восторга у местных мальчишек. А мне было так интересно заглянуть в этот микроскопический мир!
Рот парня растягивается в улыбке – значит, угадала.
– А я думал, не вспомнишь. Я то точно не забуду, как ты притащила ко мне в дом дохлого мыша и мама кричала как ненормальная. А ты всего-навсего хотела получше рассмотреть его глазки.
Габриэль заглядывает в мое лицо.
– А ты выросла. Красоткой стала.
Я смущенно опускаю глаза. Но такая уж манера у аргентинских парней – говорить комплименты они умеют с пеленок.
«Биииб» – раздался гудок автобуса. Уже в пятый или шестой раз, надо сказать.
– Как у тебя дела? Ты так изменился, я тебя не сразу узнала.
– Да уж. Я думал ты мне в глаз дашь за то, что я пристаю к тебе. Испугался даже.
Я улыбаюсь, хоть не рада тому, что теперь все десять часов придется поддерживать разговор. У меня как-то не очень с общением. Я люблю побыть одна. Помечтать и чтобы никто меня не трогал. А теперь я чувствую себя обязанной расспрашивать его о том, что мне вовсе не интересно.
– Нет, я не дерусь. Я кусаюсь.
– О! Это я помню. До сих пор шрам, наверное, остался. – Габриэль закатывает рукав футболки и изучает почти скульптурное плечо.
Это он про тот позорный случай, когда он съел последний «чуррос», а я от досады укусила его.
За окнами стало совсем темно и только изредка мелькающие фермы с их старыми и богатыми домами напоминали, что мы не в космосе, а все еще на земле. В автобусе выключили свет, и пассажиры стали укладываться спать. Я тоже взяла миниатюрную подушку и положила ее себе под голову.
– Я обожаю путешествовать на автобусе. Но только по Аргентине. Знаешь, какие у нас в России автобусы? Ты бы на таком не поехал и на соседнюю улицу. А люди ездят на них даже в Европу.
«Бииип» – снова.
– Да, что это такое? Почему водитель так часто сигналит?
– Посмотри в окно.
Я прислоняю обе руки к стеклу, пытаясь что-то разглядеть сквозь темноту.
– Вон, вон! Видишь, там небольшой красный алтарь с красными флажками? Вот, где куча пластиковых бутылок, и всякой всячины?
И правда. Я пригляделась: в небольшом домике, похожем на скворечник, только открытом, были видны фигурки.
– Что это?
– Это наш святой. Гаучито Хиль. Он помогает на дороге. Водители, прося его покровительства, сигналят. Церковь его так и не признала, но люди поклоняются ему. Особенно те, кто много времени проводят за рулем. Ты увидишь, их очень много на дороге. Бывают совсем маленькие, с одной фигуркой гаучито, а бывают огромные постройки, которые с годами обрастают все новыми и новыми конструкциями, флажками. Люди оставляют там что-то личное: соску ребенка, пластиковую бутылку или же цепочку с крестиком.
Наша болтовня потихоньку стала прерываться паузами, сначала короткими, потом длинными, и после того, как пожилая пара на сиденьях сзади на нас шикнула, мы и вовсе умолкли и, к моему удивлению, незаметно заснули.
