– Папочка, ты как? – нежно спросила Анна, пытаясь повернуть его к себе.
Безликий повернул к ней свое искаженное шрамами и огромным ожогом лицо, с прилипшими от слез белыми волосами, и у Анны сжалось сердце. Она постаралась помочь ему подняться и обняла так крепко, как только могла. В такие моменты он был слаб, и Анна не могла позволить кому-то увидеть его таким. И не только потому что он был главой восстания.
– Я сделал это, Анна, – прошептал отец, поглаживая ее черные волосы. – Я решил проблему, теперь Судьба и Предназначение не властны ни над нами, ни над нашим восстанием.
– Я знаю, что тебе больно, но это было необходимо. Эта женщина не пожелала примкнуть ни к нам, ни к имперским магам, а Судьба заставила бы ее сделать выбор. И если бы это были не мы, то нас бы ждало поражение.
– Но отчего же так невыносимо, Анна? Почему этот человек сопротивляется? Он и сам давно отказался от всего, а сейчас он плачет от горя. Он не должен был ничего чувствовать, а теперь он делает меня несчастным.
– Тише, тише, – успокаивающе проговорила Анна, – он скоро снова уснет, папа, и ты станешь самим собой.
– Но, Анна, она была такой красивой, – проговорил Безликий будто бы мечтательно. – Словно для нее не было этих шестнадцати лет, словно годы не коснулись ее. И единственным доказательством того, что время разделило нас на эти долгие годы, был ее сын. Представляешь, ее сын почти не похож на него. Он истинный Вайскопф и ни разу не Никифори. – Он грустно усмехнулся. – Я надеюсь, что он взял от нее не только внешнее сходство, но и благородство с силой духа.
– Скоро мы увидим его снова, – сказала Анна тихо. – Если он не дурак, то оставит свою ненависть ради мира, который захочет построить. Ярна покажет ему, как прогнила Виридитерра, как она отвратительна и как сильно он нуждается в переменах.
Безликий коротко засмеялся.
– Мщение у Никифори в крови, а я убил и мать, и отца.
Анна еще долго гладила отца по голове, пока тот, наконец, не забылся сном. Тогда она осторожно оставила его одного, оставив свечи гореть, чтобы он не оказался в плену своих кошмаров, когда проснулся, и выскользнула из палатки в ночную прохладу. Вокруг приятно пахло жареным мясом и супом, и у Анны непроизвольно заурчал живот. Она сглотнула, почувствовав, как рот от голода наполняется слюной, и еще раз напомнила себе, что, пока она кое-что не закончит, ей есть нельзя.
Анна двинулась вдоль палаток, узко и хаотично расставленных вокруг центрального костра и палатки Безликого, в поисках Элишки – главной из кухарок, которая должна была кое-что припасти для нее.
Элишка была такой же уроженкой Стражцтата, как и Анна, но не владела магией, хотя и знала в ней толк. Эта немолодая толстая с вьющимися каштановыми волосами женщина, пришла к ним за помощью своему сыну, родившемуся с даром к магии, но с опасным даром. Сердце матери не желало видеть сына среди этих имперских убийц, а потому она избрала для него другой путь – путь свободы и вечной борьбы за нее, – хотя, наверное, молчаливо сожалела временами об этом.
Среди серых, воодушевленных, веселых и усталых лиц повстанцев, среди гула разнообразных голосов Анна смогла отыскать большую фигуру Элишки и услышать ее глубокий грудной смех.
– Элишка! – окликнула Анна женщину.
Кухарка обернулась, сверкая кривозубой улыбкой и лукавыми глазами, но как только она увидела Анну, улыбка сползла с ее лица. Женщина, сразу посуровев и вытерев руки о свой и так видавший лучшие времена фартук, жестом попрощалась со своей компанией и двинулась к Анне, прихватив с собой небольшую котомку, которую прятала в тени около себя.
Анна, не став дожидаться ее, двинулась прочь из лагеря – Элишка и так знает, что она собирается делать и куда идет. Под ногами хрустели ветки, но Анне было все равно, потому что теперь она не на охоте и все лесные обитатели должны бежать как можно дальше, пока она не завершит ритуал. Она шла долго – достаточно долго, чтобы в лагере никто ее не услышал. Под немым свидетельством луны и звезд Анна устроилась меж высоких сосен и стала ждать идущую за ней Элишку.
Женщина показалась из тени через несколько минут. Она была хмура, но молча отдала Анна котомку, за что девушка была ей благодарна.
– Ты играешь с магией в опасные игры, девочка, – в который раз предупредила ее кухарка, когда Анна доставала большой сосуд, наполненный вязкой жидкостью.
– Я справлюсь, Элишка, – отмахнулась Анна сразу же, откупоривая сосуд, – не беспокойся.
– Какой это зверь по счету, Анна? Опомнись! – вновь попыталась внять ее рассудку, взмолилась Элишка. – Не вечно тебе менять звериные шкуры! Когда-нибудь ты не сможешь обернуться обратно!
Но Анне было все равно. В свете луны она встала на колени и подняла сосуд вверх над головой. Она молча взывала к своим богам, пока купала сосуд в лунном свете, и зачаровано смотрела на его донышко.
– Луна, будь мне матерью, – заговорила Анна, опуская руки и отпивая из сосуда.
Металлический привкус вязал ей рот, и Анне казалось, что ее вот-вот вытошнит – всегда так даже после многих превращений, – но она все равно заставила выпить себя несколько глубоких глотков.
– Я хочу стать еще одним зверем под твоим светом и светом Солнца, – бормотала Анна. – А посему испиваю кровь того, чью шкуру хочу примерить.
Анна вновь занесла руки над головой и, перевернув сосуд донышком вверх, подставила под струю свое лицо. Кровь заливала ее одежду, забивалась в ноздри и затекала в рот через плотно сжатые губы, но Анна должна была завершить ритуал, ради которого она много дней морила себя голодом, чтобы показать верность своей вере.
– А посему умываюсь в крови того, чью шкуру хочу примерить.
Из ее расслабленных рук сосуд выпал на траву, а Анна так и осталась сидеть на земле – вся в крови и с раскинутыми руками, – ожидая милости Луны. Она почувствовала, как тело отозвалось приятной судорогой, и поняла, что Луна снова позволяет ей принять в себя еще одного зверя.
Элишка права: когда-нибудь тело Анны не выдержит такого количества зверья, в которое она может обращаться, но Анне нужна сила каждого из них, а потому она не будет отказываться от этого. В лунном свете – и при лунном одобрении – Анна теряла свою человечность, обрастая грубой серой шерстью и увеличиваясь в размере.
И через несколько минут в лесу на небольшой поляне в окружении поваленных деревьев и высокой травы не было никакой девушки. Посреди поляны стоял огромный вепрь – один их тех, в кого теперь могла обращаться Анна, девушка, прозванная Многоликим зверем.
Глава 12
Ноа корил себя, что совсем забыл о встрече. Парень спешил, почти срываясь на бег, и очень надеялся, что Франциск все поймет и не будет злиться. И хоть сегодня в расписании значились еще занятия, Ноа настолько почувствовал себя бунтарем после разговора с сиром Роджерсом, что решил их и вовсе пропустить. Еще ему нужно было как-то сказать друзьям о своем исключении из соревнований. Этого разговора он немного побаивался – не хотел видеть разочарование в их глазах – хотя и подозревал, что близнецы оценят его смелость.
