– Добрый вечер, Елизавета Карповна. Вы, как обычно, прекрасно выглядите!
– Ну, вы скажете, Александр, – зарделась от удовольствия дебоширка.
На время конфликт был улажен. Мила вышла навстречу мужу. Тема радостно потянулся к отцу. Тот сделал ему дежурную «козу».
– Тема хнычет, у него температура. Надо в аптеку сбегать.
– Дай отдышаться и перевести дух, – насупился Саша. – Кушать очень хочется.
Жена выразительно посмотрела на часы.
– Аптека все равно закрылась, потом схожу в дежурную, – заверил курсант.
Мила была вынуждена согласиться и в очередной раз разогрела ужин.
Саша упал на диван и несколько минут лежал, не шевелясь. Мила замерла у входа и терпеливо ждала, пока он соберется с силами. Тема захныкал. Отец недовольно встал.
– Устал? – Мила свободной рукой стала накладывать ему пюре. – Снова кросс?
– Нет, нас в БДТ водили, – зевнул Саша.
– В театр? – жена обиженно поджала губы. – И ты пошел без меня?
– Это курсовой культпоход. На кого бы ты отставила ребенка?
– А идти было обязательно?
– Было интересно вживую посмотреть на известных артистов, когда еще удастся выбраться? – безучастно прокомментировал муж и потянулся. – Что у нас на ужин?
Через полчаса Александр прислонился к стене и провалился в сон. Пришлось оставить сына на попечение Зое Станиславовне и через весь район ночью бежать в дежурную аптеку. Старушка выручала не один раз, но постоянно пользоваться ее расположением было неприлично – с каждым днем она все больше слабела, и боязнь за ее здоровье вынуждала обходиться собственными силами. Случись квартирной хозяйке попасть в больницу или, не дай бог умереть, вопрос с жильем решить было бы непросто. Вблизи училища это был едва ли не единственный жилой дом, а цена, которую они вносили за комнату, была чисто символической – молодая семья просто оплачивала коммунальные услуги выручившей их старушки. Потому о замечательной соседке Мила заботилась не меньше, чем о сыне и муже. Вот только не могла защитить ее от козней беспардонной Елизаветы Карповны. Скандалы были страстью старой, но далеко не девы…
Поезд мчался почти без остановок. «Как хорошо, что пустили «Сапсан», – подумала Мила. – Каких-то четыре часа, и ты уже на месте. В былые годы об этом можно было только мечтать». Впрочем, в дни ее молодости путешествие на таком поезде семье курсанта было не по карману. Господи, разве можно забыть то вечное безденежье?! Мысли упрямо возвращались в ленинградскую коммуналку.
…Уставшая, исхудавшая, с взглядом затравленного зверя, без настроения, с авоськами в одной руке и хныкающим сыном в другой Мила сквозь сугробы пробиралась к дому. На детской площадке ликующая ребятня сооружала крепость, молодые мамаши беззаботно обсуждали успехи и шалости своих бутузов. Женщина поздоровалась со всеми и юркнула в подъезд. Тема пытался выскользнуть, чтобы присоединиться к играющим детям. Мать схватила его за шиворот и строго урезонила:
– Никаких «гулять», бежим домой! Скоро папка придет, надо ужин готовить.
Входить в квартиру Тема категорически отказался. Цепляясь за дверной косяк, он с ревом рвался на свободу. С претензией в коридор выбежала сварливая соседка:
– Если ваш мальчик будет выть, пожалуюсь в ЖЭК за незаконную сдачу жилья.
Мила виновато улыбнулась и терпеливо заверила:
– Елизавета Карповна, через несколько минут его не будет видно и слышно.
Если бы дамочка знала, какой ценой дается ее спокойствие, быть может, у нее бы дрогнуло сердце. В угоду коммунальному миру Мила наступала на горло собственной песне, безжалостно мучая себя и ребенка. Жизнь на птичьих правах каждодневно вынуждала ее совершать преступление против человечности. Сегодняшний вечер не стал исключением. Раздев сына, она обреченно завязала ему рот косынкой. Ребенок отчаянно вырывался, но его протест завершился уже привычной экзекуцией: на кроху надевался смирительный мешок с прорезью для головы. Со связанными руками и кляпом во рту Тема напоминал уменьшенный в размерах человеческий кокон из фильма ужасов. Мать с полными слез глазами чмокнула его в лобик и поместила в загон, сооруженный из армейских ящиков, вывесив перед глазами веселые картинки. Чтобы соседка не слышала его отчаянного мычания, Мила усиливала звук радио. Сменив костюм на халат, она в спешке металась между комнатой и кухней, готовя ужин – Саша жаловался на постоянные боли в желудке и, требуя особого питания, отказывался употреблять пищу, принесенную из детского сада, где Мила третий месяц работала няней. Жена безропотно вертелась белкой в колесе, каждый вечер балуя его любимыми блюдами. Будь у них холодильник, можно было бы готовить впрок, но пока о нем бесполезно было даже мечтать. Не беда! Мила все успевала – и работать в две смены, и по магазинам пробежаться, и прибраться, и стирать-утюжить, и шить-вязать-штопать, и т.д. и т.п. И не беда, что к вечеру от усталости валилась с ног, зато муж был обихожен по высшему разряду. Когда сын переставал сопротивляться и в изнеможении затихал в углу, она выключала радио и по ролям рассказывала ему любимые волшебные сказки. Эта история повторялась изо дня в день, но Миле и в голову не приходило, что можно жить как-то иначе. Она не задумывалась над тем, любит ли она мужа. Считая себя счастливым человеком, просто стремилась угодить Саше, потакая всем его желанием. Вопрос, любит ли ее муж, так же не стоял на повестке. Ответ на него требовал времени для анализа, а его катастрофически не хватало. Мила прочно усвоила слово «нельзя». Нельзя было раскисать, болеть, ссориться с соседкой, не успеть что-либо сделать или куда-то сходить – и так до бесконечности. Все остальное было можно и нужно. Иногда выверенная до минут схема давала сбой. В основном из-за бесконечных очередей. Но Мила, ускоряясь, наверстывала упущенное. И никогда и ни на что не жаловалась. А если и сетовала, только на то, что двадцати четырех часов для суток маловато. Еще бы пару часиков для сна. О внешнем виде речь даже не шла. Проходя мимо зеркал и витрин, она просто отворачивалась.
Тесто готово, вареники слеплены. До прихода мужа остались считанные минуты. Пора кипятить воду. Пока мать возилась в кухне, Тема исхитрился освободить ручки. Сорвав со рта повязку, он огласил комнату пронзительным ревом. В коридор немедленно выскочила Лизавета:
– Любому терпению приходит конец! Завтра же иду к участковому!
Мила бросилась в комнату, прижала лицо сына к груди, зажала ему рот рукой, нащупала платок и вставила кляп. Заменив мокрые штанишки, она снова надела на малыша смирительную рубашку. Мальчик сопротивлялся всеми силами и извивался ужом. Мила испуганно целовала и одновременно трясла его, как грушу. Не сумев успокоить, отшлепала и помчалась стирать записанные колготы. К моменту возвращения мужа сын был накормлен и переодет, улыбающаяся Мила светилась радостью и доброжелательностью – Саше ни к чему знать обратную сторону домашнего бытия.
Пока муж мыл руки, соседка предъявляла ему претензии. Курсант сделал нахалке несколько комплиментов и пообещал разобраться. В комнате он зло шепнул жене:
