Ее больше не мучали сны, но теперь она мечтала вернуться в те времена. Постепенно Сайарадил утвердилась в мысли, что ночные кошмары были вовсе не проклятием, а даром, спасавшим ее от того, что все эти годы пряталось где-то внутри. Страх, который она переживала по ночам, помогал ей сдерживать эмоции – теперь же с каждым днем это давалось ей труднее: любые мелочи, будь то громкие голоса или случайный луч солнца, пробившийся в щель между ставен, раздражали ее. Сдержанность подводила – Сая срывалась, и когда это случалось, происходили странные вещи. Вазы с цветами трескались из-за того, что вода в них замерзала. Настои, приготовленные для ритуальных омовений, протухали. Когда зацвел целебный источник, Сайарадил вызвали на Совет, и если бы не наставник Арамил, кто знает, вернулась ли бы она обратно!
Учителя спрашивали, как она это делает; Сая не знала, что ответить, и злилась еще больше.
Она правильно сплетала амулеты, но те не работали. В воде ей виделось только собственное отражение, а от пламени, которое полагалось созерцать часами, слезились глаза. Глядя на огонь, Сая честно пыталась отыскать «внутренний источник энергии», о котором толковали жрецы, но чувствовала только боль в затекших ногах. Прочие первогодки уже на третьем занятии уверенно подносили ладони к огню, чуть ли не касаясь его пальцами. У Сайарадил после пары таких попыток были до волдырей обожжены обе руки. А между тем более удачливые ученики, освоив простейшую, как говорили жрецы, технику созерцания энергии, переходили к более сложным занятиям – технике поглощения энергии, буквально – к поглощению огня. Сайарадил вновь приходилось часами созерцать горящий в лампе фитиль. Жрецы расхаживали взад-вперед и бубнили, что маг, достигнув состояния полного покоя, способен призвать внешнюю энергию в себя, соединив ее со своей внутренней энергией и обратив тем самым энергию внешнюю во внутреннюю… Пока Сая тщетно пыталась понять, что именно нужно призвать, а что – обратить, ее соседи, достигнув неведомого «покоя», в буквальном смысле поглощали огонь – через ладони, зрачки глаз, а некоторое даже через рот.
Жрецы учили обращаться к любой природной стихии, черпать энергию и в дожде, и в ветре, и в яркой молнии. «Наши силы идут от природы, – объясняли они. – Каждый маг должен уметь преобразовывать силы стихий в собственную энергию, потому что управлять самой стихией мы не в состоянии» – при этом жрецы глядели на Сайарадил так, словно она обманула их сокровенные надежды.
Безмолвные упреки и чужие успехи заставляли Саю ощущать себя ничтожеством. Учителя твердили, что маг должен быть уверен в своем предназначении – Сайарадил же сама себе казалась самозванкой. Жрецы морщились, кричали и в качестве наказания оставляли ее впроголодь – Сая лишь усилием воли опускала гордую голову, изображая раскаяние. Ей не хотелось своей непокорностью бросать тень на имя отца.
Так продолжалось, пока за Сайарадил не взялся учитель Нармаил.
Это была худшая неделя в ее жизнь. Перепутав по рассеянности подвальные уровни, вместо женской купальни Сайарадил зашла в мужскую, где от ее смущенного вскрика разом вскипела вся вода. Пока пострадавшим залечивали ожоги, Сая пыталась объяснить учителям, что ее просто бросило в жар от смущения.
На этом злоключения не закончились. Через несколько дней, когда Сая тщетно пыталась поглотить огонь, учитель Урус съехидничал, что ей для вдохновения следует посетить мужскую ванную. От возмущения Сайарадил вздрогнула и перевернула чашу с горящим маслом прямо под ноги Уруса. Вспыхнувшего жреца сразу же потушили, но в то, что Сая сделала это не специально, никто не поверил.
Именно тогда она впервые увидела жреца Нармаила. Он стоял в дверях – сгорбленный старик со всклоченными бровями и черными с проседью волосами. Сая понимала: он тоже не верит в несчастный случай, но – что странно – его это забавляет.
Когда на следующий день он пришел в класс и объявил, что берет их под свою опеку, Сайарадил решила, что Небо наконец-то вняло ее мольбам.
Как же она ошибалась!
Старик Нармаил оказался хитрее прямолинейного Уруса, которому Сая была, по крайней мере, глубоко безразлична. Нармаил же, напротив, ехидно комментировал каждое ее действие. Поначалу все сидели молча, но вскоре самые смелые начали хихикать над его придирками. За что бы Сая ни бралась, учитель тут же высмеивал ее неудачи, из-за чего девочка теряла остатки веры в себя.
По приказу Нармаила Сайарадил переселили в общую комнату, где та убедилась, что рабы из ее поместья живут лучше: в длинной комнате с запертыми наглухо окнами жили семь учениц младшей группы в возрасте от пяти до тринадцати лет. Шелест голосов, смешки за спиной, разговоры, обрывающиеся, стоило Сае войти – эту комнату она возненавидела всем сердцем, предпочитая засыпать в библиотеке, чем на отведенной ей у двери кровати.
«У тебя будет новая семья» – так ей сказали, но никто не обещал, что эта семья будет любящей. Новообретенные собратья сторонились Сайарадил. Большинство из них были детьми простолюдинов; как могли они полюбить ту, на кого им прежде запрещалось смотреть? В этом семействе «равных» Сая продолжала быть госпожой по крови, а прочие – детьми черни. Особенно это бросалось в глаза во время общих трапез, на которых тщетные потуги вчерашних крестьян вести себя по-господски выглядели особенно жалко.
Навязанное равенство стало причиной трагедии, круто изменившей жизнь Сайарадил.
Каждый день учитель Нармаил являлся с докладом в верхние покои, и всякий раз Арамил выражал беспокойство по поводу избранного им метода, но старик лишь усмехался. Так было и в тот день.
– Ты хочешь, чтобы она окончательно потеряла веру в себя? – не сдерживаясь, кричал наставник.
Старик налил себе вина и ласково посмотрел на разгневанного Арамила.
– Сайарадил зависима от мнения окружающих. Чтобы обрести силу, ей нужно потерять самое ценное – уважение к себе.
Арамилу не понравился ответ. На примере наставника Аргуса он знал, как бывшие простолюдины относятся к благородным по крови. Надо бы проверить, что за мысли бродят в детских головах…
– Надеюсь, никто не пострадает, – пробормотал он.
– Разве не ты привык добивается своего любой ценой? – усмехнулся Нармаил.
Наставник решил не вступать в перепалку. Они обсуждали последнее заседание Сената, как вдруг в дверь без доклада ввалился послушник с воплем, что младшие ученики затеяли драку со смертоубийством.
Арамил побледнел и бросился было бежать, но замер, обернувшись на хлюпающие звуки за спиной: старый жрец расхохотался так, что алое, словно кровь, вино, расплескалось по его груди.
***
Месяцем ранее Сенат, обеспокоенный распространением эпидемии на юг, ввел чрезвычайное положение в шести северных провинциях. Крупные порты опустели, на путевых трактах спешно возводились дополнительные заставы. Этих мер оказалось недостаточно. По данным въездных деклараций, за последние полгода в Эндрос прибыло около двадцати тысяч северян; вернулась назад всего пять сотен. Стоило слуху об этом разлететься, как в Старом городе началась паника. Под давлением родовой знати Сенат пошел на крайние меры: была организованна масштабная зачистка Окраинных кварталов, где проживала треть миллионного города. Карантинные патрули больше походили на военные отряды, а санитарные меры – на пытки. При малейшем подозрении на болезнь несчастный подлежал уничтожению и немедленному сжиганию. Окраины наполнила вонь горящей плоти.
