Сантар кивнул в ответ.
Костер горел, уютно потрескивая сухим хворостом. Сантар пожалел, что не взял одеяла; Сая напомнила, что тогда ему пришлось бы тащить еще и их. Сантар проворчал, что по ночам холодно – как-никак, осень, и предложил ей свой плащ. Сайарадил благородно отказалась и, завернувшись в собственный плащ, легла спать ближе к костру, подложив под голову сложенные руки.
Сантар улегся с другой стороны костра, но сразу уснуть не получилось: то ли отблески пламени впервые в жизни мешали ему, то ли было что другое… Сайарадил спала рядом; ее лицо закрывали непослушные волосы. Какое-то время Сантар следил за игрой бликов на светлых прядях, после чего встал, чтобы потихоньку укрыть Саю своим плащом, ведь сам он был привычен и к северной погоде, и ко сну на голой земле. Осторожно подоткнув плащ, Сантар не удержался и убрал с лица Сайарадил упавшие пряди. Костер осветил ее светлую, точно фарфоровую, кожу, высокие скулы и белые приоткрытые глаза…
Сантар рывком приподнял Саю. Ее глаза смотрели на него пустыми белками, бледная кожа была холодна, как лед, а тело задеревенело. Сантар вдруг вспомнил тех несчастных, которых изгои находили замерзшими в зимнем лесу. Казалось, Сая находится посреди снежной бури, а не в осеннем лесу, где даже листва с деревьев еще не облетела. Сантар плотнее завернул ее в плащ, потом во второй и подтащил ближе к костру, пытаясь согреть, но быстро осознав всю глупость этой идеи: он не мог помочь Сайарадил, потому что не знал даже, что с ней творится.
Вход в пещеры был рядом, но ночью, да еще без света запросто можно свернуть не туда. Пока он будет плутать во тьме, Сая может… Нет, нужно придумать что-то еще, и быстро!
Где вверху встрепенулась листва, и на предплечье Сантара опустился Нур. Он посмотрел на Сайарадил, потом обернулся к Сантару; в его черных глазах-бусинах отражалось ожидание приказа. Сантар встрепенулся и порывисто закатал рукава: на запястьях у него, как и у всякого изгоя, были намотаны обережные браслеты. Лихорадочно перебрав шнурки с нанизанными на них амулетами, Сантар сорвал тот, который подарил ему Чен-Ку, и примотал к когтистой лапе сокола.
– Давай, птица, лети домой, – наказал он строго. – Домой, к Чен-Ку! Приведи помощь!
Нур, подкинутый к небо, расправился крылья и закружил над поляной. Сантар махнул в сторону Убежища:
– Туда! Там твой родной птичник!
Сделав еще кружок, Нур, словно издеваясь, полетел в противоположном направлении, прямо на север.
– Лихо тебя раздери! Проклятая птица! – выругался Сантар и склонился над Сайарадил.
Ее дыхание было ровным, но еле слышным.
– Помощь не придет, – сказал сам себе Сантар и, решившись, поднял Сайарадил на руки – лучше попытаться пройти пещеры, чем бездействовать!
Прежде легкая, Сая вдруг стала в два раза тяжелее. Ее голова безвольно откинулась назад, словно что-то тянуло ее к земле. Не медля больше ни мгновения, Сантар шагнул от костра к темному лесу, но инстинкт человека, выросшего в лесу, заставил его замереть. По телу, от макушки до пяток, пробежали мурашки. Стараясь не делать резких движений, Сантар обернулся.
На краю поляны под деревьями стоял зверь, освещенный отблесками горящего костра.
Глава 19
Вокруг Сайарадил вращались клубы белого тумана, словно ее затащило в водоворот. Мимо проносились картинки; то яркие, то смазанные, они накладывались друг на друга и путались, мешая вникнуть в смысл. Сайарадил попыталась шевельнуться, но не смогла; ей оставалось только смотреть на видения, проносившиеся перед глазами.
Родовые стяги Валлардов, развешенные по стенам… Фамильное поместье Вэй? Сая покинула это место, едва родившись. Откуда же тогда пришло видение: тесная комната, где все пространство занимала кровать; на кровати – совсем еще юная девушка, которую окружили люди. Сайарадил не слышала запахов, но была уверена, что воздух вокруг был насквозь пропитан терпким ароматом благовоний. Девушка, лежавшая на кровати, сливалась с белыми простынями – светлая кожа и светлые волосы, разметавшиеся по подушкам, белая сорочка, подчеркивавшая белизну ее кожи… Картинка приблизилась, и Сая ощутила суеверный страх: осунувшееся, мокрое от пота лицо девушки было так похоже на ее собственное!
– Женский удел – сносить родовую боль, – приговаривала склонившаяся над кроватью повитуха. – Сожми зубами щепку и терпи!
– Ох, не к добру, – прошептал кто-то сзади. – Дитя, рожденное в таких муках, обречено на страдание!
Услышав это, девушка захрипела и схватилась руками за огромный живот; ее глаза закатились, и старуха принялись бить бедняжку по щекам, чтобы та пришла в себя.
– Сенатор, у вас родилась дочь!
Видение сменилось. Сайарадил увидела знакомое место: ее комната, где карты Обозримых земель и морей закрывали стены, а на столе были разложены письменные принадлежности. Внутренний сад, беседка, увитая плющом и высокая ограда городского поместья… Это был мир детства Сайарадил, окружавший ее до десяти лет. Одни и те же стены, привычные вещи и заботы; движение времени можно было проследить только по книгам, которые с каждым годом становились толще. В то время отдушиной для Сайарадил были сказки нянечки, редкие встречи с мамой и скупая, но такая желанная улыбка отца…
Картинка вновь поменялась, и перед Саей предстал городской парк. Она попыталась отвести взгляд, но все равно против воли продолжала видеть: оценивающие взгляды аристократов, их сплетни – и насмешку в глазах Кирайны Торм. «Я не хочу тебя видеть» – хотела сказать ей Сайарадил, но не смогла разлепить губ. Оставалось лишь смотреть, как десятилетняя Сая, путаясь в длинном подоле, мчится прочь от хихикающих дам – в беседку у реки, где она впервые увидела жрецов.
Саркофаг. «Я не хочу это видеть!» – Сайарадил закричала, но крик ее был безмолвен. Она видела себя шесть лет назад, корчившуюся в судорогах на полу Святилища, и боль, испытанная тогда, вновь обожгла сначала пальцы, а затем и все тело.
Видения кружились безумным хороводом, выплывая из белого тумана; они словно старались показать ей как можно больше. «Я не хочу вас видеть!» – безмолвно крикнула Сая разъяренной толпе учеников, обступивших ее когда-то; «И это я видеть не хочу» – прошептала она, глядя на свое перекошенное от ярости детское лицо и струи воды, рассекавшие воздух со свистом, словно хлысты.
«Не хочу это видеть!» – учитель Нармаил что-то объясняет ей.
«Хватит» – наставник Арамил заставляет отрабатывать призыв до онемения рук.
«Не хочу…» – Айне обрабатывает рану у нее на ноге; рана подживает на глазах.
Резко, без перехода, перед Сайарадил предстало то, что она никогда не видела прежде: наставник Арамил на полу своей комнаты корчится от боли, схватившись рукой за голову… Что с ним? В комнату постучали; наставник, встряхнувшись, поднялся и открыл дверь. На пороге стояла она сама, раскрасневшаяся от быстрого бег по ступеням на верхний этаж; в тот день Сае объявили о переводе в адепты, а значит, ей пятнадцать… Но разве наставник болел в то время? Разве он вообще когда-либо болел?
