Что касается Бремена, то хотел бы напомнить вам, господин посол, что управление городом находится в руках американской оккупационной администрации. Под нашим контролем находятся лишь переправы через реку Везер и небольшая часть порта. Их оккупация обусловлена военной необходимостью и носит временный характер. Ни о каком захвате Бремена частями Красной армией не может быть и речи. Согласно ялтинским соглашениям это зона американской оккупации, и мы намерены твердо соблюдать их и уважать право нашего союзника.
– Мне понятна ваша позиция относительно событий на севере Германии, господин Сталин. В определенных условиях я бы согласился с ней, но мне не позволяют это сделать действия ваших войск в Тюрингии. Их никак нельзя признать дружественными по отношению к американской армии, – продолжал наседать на Сталина Гарриман, но тот уверенно отражал все попытки американца прижать его к стене.
– Как вам уже известно, но наши войска, расквартированные в районе Лейпцига, также были подвергнуты нападению со стороны германских военных частей. Они каким-то непонятным образом покинули свои лагеря военнопленных и, добыв оружие, атаковали наши подразделения. Американская сторона уверяет нас, что это были остатки вермахта, до сих пор не сложившие оружие, но в это объяснение плохо верится, господин посол. Сегодня июль сорок пятого года, а не май, когда подобное явление было вполне возможно. Мы потребовали тщательного расследования инцидента, но столкнулись с противодействием американской стороны. Ради наших добрых союзнических отношений мы были готовы закрыть глаза на этот досадный казус, как мы закрыли глаза на трагический случай в Югославии, сорок четвертого года. Однако нападение немецких частей с американской стороны продолжилось, и мы были вынуждены принять меры для недопустимости подобных действий в дальнейшем. Так же хочу напомнить вам, господин посол, что земли Тюрингии входят в состав советской зоны оккупации и должны были быть переданы нам американской стороной не позднее 1 июля. Однако этого не случилось, и мы были вынуждены при помощи оружия принудить немецко-фашистских бандитов к полной и безоговорочной капитуляции. Все это сделано согласно духу и букве ялтинских договоренностей, под которыми стоит подпись президента Рузвельта.
Оставаясь сдержанным и невозмутимым, Сталин неторопливо выстроил крепкий правовой забор вокруг своих действий. Все было точно и логично, однако это сооружение совершенно не пришлось по вкусу Гарриману. Советский вождь должен был чувствовать себя виноватым и постоянно оправдываться перед послом первой в мире державы.
– Вне всякого сомнения, Тюрингия входит в состав вашей оккупационной зоны. Америка полностью признает это, господин Сталин. Однако этот факт совершенно не позволяет вам оказывать столь недружественные действия в отношении своего союзника по мировой коалиции. Вы практически выталкиваете нас к выходу, угрожая оружием. Подобные действия совершенно не способствуют укреплению отношений между нашими странами и могут привести к очень нежелательным последствиям, – рубил с плеча Гарриман, но сталинский частокол оказался ему не по зубам.
– Вы несколько несправедливы к нам, господин посол. Ни о каком выдавливании американских войск из Тюрингии речь не идет. Мы только уничтожили напавшего на нас агрессора точно так же, как вы уничтожаете напавших на вас японцев. Если бы намеревались вас выдавливать, то заняв город Йену, мы бы двинулись дальше, на Эрфурт и Веймар, но этого не произошло. Ни один танк, ни один самолет или солдат не продвинулся вглубь Тюрингии. Мы терпеливо ждем, когда начнется отвод американских войск, и были бы очень благодарны вам, если будет названа конкретная дата. Это полностью развеет всякие недоразумения и опасения между нами и будет способствовать доверию и взаимопониманию между нашими странами.
В своей речи Сталин специально упомянул японцев. Это был своеобразный пробный камень, который должен был проверить крепость советских позиций в американском раскладе. Прежде Гарриман всегда реагировал на японскую тему, так как Америка нуждалась в помощи России против желтого агрессора. Теперь же американский посол пропустил слова Сталина мимо ушей, и это насторожило советского вождя.
– Как вы понимаете, господин Сталин, решать подобные вопросы не в моей компетенции. Я обязательно доведу до сведения моего правительства ваши слова, но не могу ручаться, что они полностью удовлетворят президента Трумэна. Он очень обеспокоен развитием событий в Европе и оставляет за собой право ответных действий в случае проявления недружественных действий в отношении интересов Америки.
– Я думаю, что наилучшим вариантом для всех для нас будет скорейшее начало мирных трехсторонних переговоров. Советский Союз готов к их проведению в любое время и в любом месте. Будь это Вена, Хельсинки, Стокгольм, Берн или даже Ватикан. Нам крайне важно установление мира в Европе и во всем мире. Передайте, пожалуйста, эти слова президенту, господин посол.
– Можете в этом не сомневаться, – заверил Сталина посол. Он встал, давая понять, что визит завершен и официальный разговор окончен. Гарриман дождался, когда Сталин подойдет к нему для прощания и как обычно проводит его до дверей кабинета. Американец хорошо изучил привычки собеседника и специально подготовился к этому моменту.
Когда до дверей оставалось несколько шагов, Гарриман остановился, как будто вспомнил какую-то мелочь, не вошедшую в общий разговор.
– Да, чуть не забыл, господин генералиссимус. Президент Трумэн просил передать вам одно сообщение. Вчера в Америке состоялось успешное испытание нового вида оружия. Американские ученые создали новый вид оружия, способный одним взрывом уничтожить целый крупный город. Это атомная бомба, и ею теперь обладает Америка, – Гарриман сказал все это торжественным тоном и внимательно следил за реакцией собеседника. Согласно полученной из-за океана инструкции, он должен был как можно точнее описать поведение Сталина в этот исторический момент.
Будучи опытным дипломатом, он прекрасно понимал, какой должна быть реакция политического деятеля на известие подобного рода. Страх, испуг, растерянность, на крайний случай озабоченность. Эти эмоции обычно появлялись на лицах политиков, узнавших о внезапном усилении военной мощи своего соседа и конкурента. Конечно, в зависимости от опытности и артистических способностей человека, они проявлялись в той или иной мере. Это было непреложным фактом политической жизни.
Чуть склонив голову на плечо, Гарриман нетерпеливо ждал их проявления, чтобы потом во всех красках описать его Трумэну. Начав говорить, он был недоволен тем, что переводчик не может полностью передать тональность его речи. Вместо плавных и победных фанфар, Сталин слышал неторопливую речь переводчика, тщательно подбирающего перевод слов, что в определенной мере принижало значение переданного известия.
Прошло несколько томительных для посла секунд, но он не заметил на лице советского вождя никаких изменений. Опустив глаза, Сталин с невозмутимым лицом слушал американского переводчика, и Гарримана охватило беспокойство. Он испугался, что Джозеф Стентон не точно переведет послание президента. Из-за соблюдения секретности посол ни с кем из работников посольства не обсуждал депешу Трумэна.
