Потом я вернулся за девчатами, которые уже успели позавтракать в столовой общежития, забрал их, и мы все вместе начали объезжать адреса. Один домик, на холме, с видом на реку, настолько понравился сёстрам, что они сразу заявили: только он. Я выплатил хозяевам аванс, и началось оформление. Благодаря адвокату вся процедура заняла всего два дня, после чего Ольга стал хозяйкой дома. Мало того, мы купили ещё один дом, который выбирал уже я, оформив его на Ксению. Паспорт она как раз получила, причём неимоверно быстро, а ведь обычно месяц ждёшь. Дом был под сдачу, адвокат обещала помочь: ей с этого пусть небольшая денежка, но капает в карман.
Я познакомился с участковым и попросил его присмотреть за моей семьёй, тот обещал одним глазом приглядывать. Девчата обживались, на обеих я открыл в сберкассе счета, положив на каждый по пять тысяч рублей. Ольга начала задумчиво на меня поглядывать: мол, откуда такие деньги. Бывшим хозяевам дома я доплатил, чтобы они поскорее съехали, и они покинули дом, забрав с собой всю живность. Ну, мы купили свою на Птичьем рынке, да и запасы в погребе и подполе я оставил неплохие. Патефон и швейную машинку в дом – это обязательно. На кухне поставил харьковский холодильник. И наконец, купил Ксюше женский велосипед, обрадовав её до радостного визга.
Так пролетели трое суток, я провёл замечательные дни с девчатами. Ксюша все эти дни от меня не отходила, а наши бурные ночи могли разбудить кого угодно. Ольга пообещала, что после рождения малыша я буду весь её и отработаю за все пропущенные дни.
Но пришла пора мне возвращаться. И вот я лечу обратно на связном «мессере», он топлива тратит меньше.
Не разбудив хозяйку, я прошёл в свою комнату и, раздевшись, вскоре уснул. А утром, после завтрака, свежий и бодрый, как ни в чём не бывало пришёл на службу. Но не прошло и пяти минут, как меня дёрнули к Лебедеву. Там же был и Зиновьев.
– Ты где был?! – со злостью в голосе спросил меня комдив.
– Отъезжал по семейным обстоятельствам. Моя хозяйка должна была принести вам записку от меня с просьбой дать отгул на три дня.
– Была записка. Где твоя жена?
– В Москве. Решила сменить место жительства, не понравилось ей тут.
– Ты издеваешься?! Ты вывез её! – выкрикнул Зиновьев. – Я слышал шум моторов самолёта в ту ночь, видел, как вы взлетали.
Я внимательно посмотрел на истеричного политрука. Никогда его таким не видел. Правда, и знакомы мы недавно. Пожав плечами, ответил:
– Ну да, вывез.
– У тебя был приказ!
– А вы не поняли? – спросил я, переводя взгляд с одного на другого. – Я же объяснил, что плевать мне на приказ. Семья мне дороже. На карьеру, если что, мне тоже плевать. Не понравилась мне служба. Мало того что бардак в дивизионе знатный, так ещё и исправлять, даже в своей сфере деятельности, не дают – по рукам бьют. Это я о вас, товарищ капитан. Если бы не скорая война, я отслужил бы год и сразу же подал рапорт на увольнение. Ноги бы моей не было на этой службе.
После этого со мной даже говорить не стали, сразу арестовали, посадив под замок и забрав оружие. (Кстати, я себе выписал в качестве личного оружия пистолет Коровина.) Что по поводу бардака в дивизионе, это я ещё сильно приуменьшил; имея немалый опыт службы в разных подразделениях, я был шокирован тем, что происходит здесь. Нет, пьянства как раз не было, Лебедев был трезвенником и другим пить не давал. Но разброд и шатание, бесконечные самоволки бойцов в город, нежелание выполнять приказы (или выполнять, но по-своему, или вообще другое) – всё это было обычным делом. Разложение дивизиона не шло полным ходом, оно уже произошло. А на меня ещё и должность начальника штаба повесили, поскольку занять её было некому.
Под арестом я просидел двое суток, днём спал, а ночью, выбираясь, до утра качал в озере Хранилище и гонял на берегу голема (второго всё ещё не могу вызывать). А на третьи сутки весь дивизион собрали на товарищеский суд, который и решил мою судьбу. Надо сказать, их решение меня изрядно позабавило. Хотя чему тут удивляться, я ведь пытался навести порядок в дивизионе, семнадцать бойцов за самоволки посидели на губе по моему приказу. Вот сейчас мне это и припомнили, они самые крикливые были. Общим решением у меня забрали комсомольский билет: мол, я должен снова заслужить его, чтобы получить обратно. Ещё меня брали на поруки для перевоспитания – очень благодарен (это ирония, если что). На большее товарищеский суд притязать не мог, но лишение комсомольского билета – это для многих тяжёлое наказание, тут без шуток.
Зиновьев же, со своей стороны, нажав на все рычаги, смог добиться военного суда надо мной, но прокурор, ознакомившись с делом, посоветовал решить проблему своими силами. Привлекли командира нашей танковой дивизии, и тот решил снять с меня звание, дать старшину. Тем более старшина второй батареи уже две недели как ушёл запас, и место свободно.
Сменив форму на красноармейскую, но со старшинской «пилой», я двадцать первого июня передал все дела и печати новому снабженцу. Это был Борисов, техник-интендант первого ранга, тот самый, что сопроводил меня в дивизион и познакомил с командирами. Как только я тут наладил снабжение и пополнил дивизион техникой, он немедленно возжелал эту должность. В штабе дивизии его завалили бумажной работой, а тут уже всё есть, знай ничего не делай – всё как он любит. Но вот от обязанностей начштаба он отбивался руками и ногами. И отбился, пообещали, что командир на должность начштаба будет назначен через несколько дней.
А я тем временем стал принимать дела на батарее и знакомиться с людьми хозотделения – всего восемь бойцов, включая меня. Да, у каждой батареи было своё хозяйственное отделение и батарейные старшины, но армейская полевая кухня – одна на весь дивизион. Ничего, если что, я готовить умею, и котлы с треногами у меня есть.
На батарее ничего не изменилось, разве что пища стала хуже, но командиры по-прежнему получали фрукты. Командир батареи – старший лейтенант Хромцев, весёлый неунывающий парень. Я с ним серьёзно поговорил: мол, могу достать всё, но только для нашей батареи; если что-то из этого уйдёт за её пределы, лавочка будет прикрыта, так как делать работу за других старшин или снабженцев я не собираюсь. Тот меня понял и сказал, что сделает всё возможное. Всё же хорошее снабжение – это полдела, особенно на войне. А Хромцев был из тех редких командиров, кто не верил в мирный исход дела.
До семи вечера я занимался делами на батарее, тут порядка тоже было мало, а потом с семи до десяти вечера качал Хранилище, после чего отправился спать. Кстати, ночевал я по-прежнему в снятой комнате, хотя мне прямо сказали, что я должен жить в казарме, как батарейцы. Но желания не было.
А утром следующего дня началась война. Проснувшись, я лениво сел. Весь дом сотрясался, бомбы падали где-то неподалёку, похоже, в расположении дивизиона, немцы отлично знали, где он размещался. Я, не вставая с постели, дотянулся до красноармейских шаровар и стал не торопясь одеваться. Что происходит с дивизионом, мне дела нет, потому как вчера мы с Хромцевым плотно пообщались, и как только командиры разошлись по домам, он поднял батарею и передислоцировал её на три километра в сторону. Батарея встала на опушке рощи, той самой, где мной был организован дополнительный склад боеприпасов. Борисов, как я видел, в бумагах не особо копался и, похоже, до сих пор даже не подозревал о его существовании, хотя бойцов для его охраны выделяют постоянно.
