Командование полка решило воспользоваться происшествием, и уже в десять часов утра был торжественно собран полк (ну, кроме дежурных пулемётчиков). Поздравив меня с очередным сбитым самолётом, нам зачитали приказ о награждении меня высшей наградой страны. Это произвело впечатление на всех, стоявших в строю. Меня долго поздравляли, а потом все вернулись к службе. О моём представлении к награде уже передали в штаб дивизии; когда будет вызов на награждение, меня предупредят и сообщат точную дату. Ну а пока воюем.
За день появились всего две возможности открыть огонь, да и то по немцам, пролетавшим мимо. Слабое у меня оружие для высоты, но зацепить один из них мне удалось: уходил он с дымящим мотором. Это обстоятельство также вызвало радость у бойцов, но более слабую: не сбил. Да тут поди сбей, вообще чудо, что достал.
Попытался выяснить, где находятся зенитчики полка. Оказалось, тех, что остались, отправили в дивизию получать новую технику и вооружение, но так никто и не вернулся. Потому никто из зенитчиков и не пришёл знакомиться, их просто не было в полку. По сути, если меня переведут, я буду единственным зенитчиком.
Наши весь день продолжали подходить к броду. Немцы появились только ближе к вечеру, да и то разведка на трёх мотоциклах. Посмотрели со стороны, сверкая оптикой, развернулись и уехали. Тогда и сократились выходы наших, уже не по дороге выходили к реке, а по полям шли, но пока ещё шли. Могилёв вроде уже всё, взяли, а Смоленск за нашими спинами. Немцы захватили окраины, но мы на дороге к нему стоим, не давая окружить.
Могилёв уже больше недели бился в окружении. Блин, если бы не нужда держаться тихо, не прыгая выше головы (и так по грани хожу), я бы тут повоевал. Ох как повоевал! Немцы бы кровавыми соплями умылись, особенно от таких штук, как тяжёлые огнемётные установки залпового огня «Солнцепёк» или «Буратино», у меня каждой по четыре единицы, без заряжающих машин: големы справятся. Но пока немцы нас давили и пёрли вперёд, захватывая территории.
Вечером, за два часа до наступления темноты, я, как и обещал, передал бывшее вооружение второй батареи 7-го зенитного артиллерийского дивизиона нашей 7-й танковой армии представителям 53-й стрелковой дивизии в лице командования нашего полка. Сбегал в дальнюю рощу, где свидетелей не было (в ближней-то роще тылы нашего полка устроились), достал всё и вернулся на полуторке с зенитным пулемётом в кузове. К технике тут же направили интендантов – принять – и пару бойцов на охрану.
Я подслушал беседу Пугачёва с комиссаром и знал, что насчёт этой техники Пугачёв уже договорился. Он сделал хитрый финт: передаёт технику в дивизию (всё же такой калибр не полковой уровень), а взамен получает две зенитные счетверённые пулемётные установки. Их ему выбить ещё удалось, а ДШК в наличии нет и не будет, как ему сообщили. Мотоцикл и мою машину с зениткой он оставляет, как и кухню: в полку армейских полевых кухонь нет вообще, вышли две из потеряшек, но обе сразу в дивизию забрали приказным порядком, так что появлению этого трофея особенно обрадовались. Остальную технику отдают в дивизию, ночью должны забрать.
Мою машину оформили в зенитно-пулемётный взвод. Командира пока нет, но зато у меня появились подчинённые. Пока трое: пожилой усатый водитель, белорус по фамилии Михайло, и два молодых парня, лет двадцати – шатен Пронин и рыжий Зубин, оба младшие сержанты с курсов школы зенитчиков, ДШК знают отлично.
Мою красноармейскую книжицу забрали, чтобы оформить мой перевод в зенитный взвод, я ведь всё ещё за первым батальоном числюсь. Утром должны вернуть. На этом всё. До поздней ночи я качал в реке Хранилище, а после отправился спать.
Следующие несколько дней пролетели довольно быстро. Всё свободное время я качал Хранилище, Исцеление (не обошлось без ранений от работы артиллерии), Взор и големику, уже уверенно управляясь с тремя големами. Меня несколько удивили перестановки в формировании зенитного взвода, Пугачёв переиграл то, что говорил в штабе, но ему виднее. Меня действительно перевели в зенитный взвод, но назначили наводчиком на крупнокалиберный пулемёт, а командиром стал Зубин. С передачей зенитных пушек дивизии Пугачёва всё же прокатили: дали не два зенитных пулемёта, как обещали, а один. Однако он и этому был рад и тут же сформировал расчёт, назначив командиром Пронина.
Взводом стал командовать старший сержант-сверхсрочник Кураев, выходивший из окружения; его дивизия была разбита, вот со сборного пункта его и прислали к нам в полк. Вроде мужик толковый, позицию правильно подобрал. Но провоевал я со своим ДШК всего трое суток. А причина банальна: после каждого открытия огня позицию нужно менять. Но когда Зубин с этим моим предложением обратился к взводному, тот запретил: мол, позиция хорошая, вон пять немцев уже приземлили – три «мессера», разведчик и ночью транспортник с диверсантами сбили. Так что нечего менять, а что немцы знают о нашей позиции, так пусть боятся. Да, насчёт толковости взводного я, похоже, сильно ошибся.
Ну, немцы на третий день подняли воздушный разведчик, выследили точно, где мы находимся (маскировки-то никакой, мне запретили маскировать машину), и этот разведчик навёл на нас артиллерию. Две батареи гаубиц работали. Ожидая чего-то подобного, я сразу рванул в противовоздушную щель и десять минут пережидал, пока тряслась земля. Ни машины, ни расчёта, разметало всех. А ведь я крикнул, чтобы бежали в укрытие, но ни один не послушал. Правильно Панин говорил: если человек идиот, то это надолго. Вторая зенитка стояла дальше, метрах в двухстах, там тоже сплошные воронки, лунный ландшафт: прямое накрытие. Часть моих вещей погибла в машине, но я достал из Хранилища замену и, собравшись, направился к штабу полка.
Последние трое суток немцы над нами летали мало: они уже были в курсе, что здесь хорошая зенитная оборона, и позиции не бомбили. Но мне всё же удалось продолжить счёт. Особенно я гордился сбитым транспортником, который огненной кометой врезался в землю; не выжил никто, а салон был полный. Видимо, лётчика не предупредили, что этот район лучше облететь, а может, рассчитывал ночью проскочить. Это были наши дела, зенитные – не дать авиации противника работать по нашему полку.
Что касается дел наземных, то все эти сутки немцы долбили по полку пушками и пытались прорваться. Не удалось. Потери были ужасающие, но и подкрепление всякий раз прибывало, усиливая полк людьми и техникой. Даже танки были. Вчера под вечер немцы смогли прорваться к броду, и сейчас в воде торчали башни четырёх подбитых танков, ещё три десятка застыли в разных местах на поле.
Танки и броневик, захваченные нами в деревне у разведывательной немецкой группы, пусть и вкопанные по самую башню, продержались недолго, но половина всей подбитой немецкой техники на их счету. Полк усилили противотанковой артиллерией, так что и она тут неплохо поработала. Да что это, один раз, когда особенно тяжело было, мы сами выскочили к броду и поработали крупнокалиберным пулемётом – два «Ганомага» и лёгкий танк запылали. После этого мы едва удрать успели: весь огонь сосредоточили на нас. Кураев потом долго орал на меня за безумный риск (а это была моя идея) и запретил вмешиваться в командование взводом. Ну, я больше и не вмешивался.
