Это переломный момент в моей жизни. Это кульминация моей
карьеры. Это нечто действительно стоящее!
Знаешь что, Джордж? Мне подсказали идею картины, которая
наверняка получит премию года. Представь себе, что ты переключаешь зубчатую
передачу… Сногсшибательная идея!.. Алло!.. Алло!..
— Даттон постучал по рычагу. — Эй, телефонистка, меня
разъединили! — Он прислушался, повесил трубу и, повернувшись к Кэролайн,
растерянно промямлил: — Как тебе нравится? Этот сукин сын бросил трубку!
Мы допили джин. Я рассыпался в извинениях и, пошатываясь,
направился к двери, зажав под мышкой драгоценную картину.
Горас Даттон проводил меня до лифта. Его палец попал на
кнопу вызова только с третьего раза. Лифт наконец пришел. Я шагнул в кабину, но
Даттон остановил меня:
— Знаете что, Биллингс?
— Ну?
— Я начну писать эту картину прямо сейчас, вечером…
Мне пришла в голову великолепная идея насчет
дисгармонирующих красок… Знаете что еще?.. Вы подали мне мысль относительно
необычных рам. Я вставлю эту картину в восьмиугольную раму, причем все ее
стороны будут разной длины. Дисгармонирующие краски и перекошенная рама!
Биллингс, вы одно из самых редких явлений на свете, ибо способны вдохновить
гения!
Дверца лифта закрылась.
Я нашел такси в квартале от «Вистерия Апартментс».
Чувствовал я себя отвратительно и зашел в кафе при отеле,
выпил три чашки черного кофе. Потом я поднялся в свой номер, лег на кровать, но
через десять минут встал и пошел в ванную. Меня вырвало, и сразу же пришло
облегчение. Я позвонил горничной и попросил принести еще кофе.
Только восстановив таким образом пошатнувшееся здоровье, я
нашел в себе силы позвонить и заказать разговор с Баркли Фишером.
— Как дела? — обрадовался он моему звонку.
— Неплохо, — ответил я. — Собираюсь встретиться с Кэдоттом.
Я узнал, где он сейчас находится.
— Где?
— В «Роудсайд-мотель» в Вальехо. Он зарегистрировался там
под именем Джорджа Чалмерса.
— Где вы сейчас?
Я сказал.
— Что вы собираетесь ему сказать? — В трубке отчетливо
раздался треск его пальцев.
— Поговорю с ним… — Я пытался подавить возникшую неприязнь к
этому человеку.
— Но что вы ему скажете?
— Уж я найду что!
— Лэм, что с вами? — обеспокоенно бубнил Фишер.
— Со мной все в порядке, — отрезал я. — Кэдотт нашелся.
Поверьте, это было нелегко. Я позвонил вам, чтобы сообщить, что мы добились
определенного прогресса в вашем деле.
Повесив трубку, я посмотрел на себя в зеркало. Вытер лицо
влажным полотенцем и растянулся на постели. Кофе начал оказывать свое действие,
и я был уже почти в форме, но стоило закрыть глаза, как все поплыло передо
мной.
Я взглянул на часы — пять часов дня. Не вставая с кровати, я
дотянулся до телефона и заказал разговор с Бертой Кул.
Вскоре в трубке послышался ее бесстрастный голос.
Рассказав ей о положении дел, я добавил:
— Берта, мне просто хотелось успокоить тебя.
— В отношении чего?
— В отношении одной статьи в расходной ведомости. Я потратил
пятьдесят семь долларов.
— Пятьдесят семь баксов за один присест?
— Да.
— На что? Твои расходы на джин обычно не превышают пяти
долларов, но зачем же накачиваться шампанским?
— Я купил картину, — сообщил я. — Она называется «Восход над
Сахарой», и я вставлю ее в лиловую раму.
— Это междугородный разговор, пьяный дурак! — завопила
Берта. — Переходи к делу. Зачем ты позвонил мне и почему ты пьян?
— Меня никто не понимает, — ответил я.
Берта швырнула телефонную трубку на рычаг. Я вызвал
телефонистку и попросил ее разбудить меня в семь часов. Итак, в моем
распоряжении было два часа отдыха. Потом я поеду в Вальехо и увижусь с Джорджем
Кэдоттом.
Глава 4
В мою дверь стучали. Сознание медленно возвращалось ко мне.
Стук прекратился. Я лежал на кровати, раздумывая, как мне следует поступить.
Наверное, стучали не в дверь, а просто в моем мозгу кому-то вздумалось забивать
гвозди. Я проснулся от того, что мне показалось, что я должен что-то сделать,
но не мог вспомнить, что именно.
Однако стук в дверь возобновился. На этот раз ошибиться было
невозможно. Каждый удар отдавался внутри моего черепа, как револьверный выстрел
в запертой комнате. Я с трудом сел и включил лампу, стоявшую на ночном столике
возле кровати, потом подошел к двери и открыл ее.
На пороге стоял Баркли Фишер.
— Хэлло, Фишер, — сказал я.
— Что тут с вами происходит? — взволнованно начал он. — Я
еле вас добудился! Вы спите так крепко? Вы даже не раздевались…
— Не до того было, — буркнул я.
В горле пересохло, а вкус во рту был такой, словно там
ночевало коровье стадо. Я посмотрел на часы. Было половина четвертого.
— А что вы здесь делаете? — спросил я.
— Я не мог заснуть, — сознался он, — и прилетел ночным
самолетом.
— А что вы сказали жене?
— Лэм, я солгал Минерве, — торжественно заявил он. — Видите,
до чего довела меня та проклятая история? Мне пришлось солгать Минерве.
— Печально.
Я подошел к телефону, снял трубку и спросил:
— Я просил разбудить меня в семь часов. Почему мне не
позвонили?
— Минутку, — ответил приятный женский голос.
Наступило молчание, потом голос сказал:
— Да, мистер Лэм, вы просили разбудить вас в семь часов. Вам
не позвонили, потому что еще нет семи. Сейчас половина четвертого.
— Соедините меня с комнатой обслуживания.
На этот раз телефонистка сделала то, что я от нее хотел, и я
заказал кувшин холодного томатного сока, бутылку острого соуса и пару лимонов.
Я улегся в постель, подсунув под спину подушки.
— Что сказал Джордж Кэдотт? — не унимался Фишер.
— Я еще не виделся с ним.
— Но ведь вы сказали мне по телефону, что собираетесь
поехать в Вальехо. Почему вы этого не сделали?
— Главным образом потому, — ответил я, — что просил
разбудить меня в семь часов, а дура телефонистка решила, что я имел в виду семь
часов утра.
