2
ЧИСТО
Сан-Франциско, Калифорния, 1984 год
Сомер
Сомер выпускает из рук медицинский журнал и хватается за живот. С трудом поднявшись с дивана, она плетется в ванную, держась за стены в длинном коридоре их квартиры, отделанной в викторианском стиле. Несмотря на острую боль, буквально сгибающую ее пополам, перед тем как сесть на унитаз, она поднимает платье и… видит алую струйку крови, стекающую по бледной коже бедра.
— Нет! О господи, пожалуйста, не надо!
Ее мольба тиха, но касается самого важного. Однако рядом нет никого, кто мог бы ее услышать. Сомер сдвигает ноги и задерживает дыхание. Надо посидеть как можно спокойнее, может быть, кровотечение остановится. Но нет. Сомер закрывает лицо руками, и слезы струятся между пальцами. Она смотрит, как кровь окрашивает воду в унитазе в красный цвет. Ее плечи содрогаются от всхлипываний, которые становятся все громче и протяжнее, пока она не начинает биться в рыданиях. Когда спазмы немного отпускают, ей удается позвонить Кришнану.
Вернувшись домой, он застает Сомер скорченной на их огромной кровати с пологом. Между ног у нее зажато полотенце некогда роскошного цвета французской ванили. Это полотенце подарили им на свадьбу пять лет назад. Они вместе выбрали этот оттенок. Не просто белый, как в больнице, и не скучный бежевый, а элегантный сливочный. Теперь оно насквозь пропитано кровью.
Крис садится на край кровати и кладет руку ей на плечо.
— Это точно? — мягко спрашивает он.
Она кивает.
— Все, как в прошлый раз. Схватки, кровотечение… — Сомер снова заливается слезами. — В этот раз больше крови. Наверное, потому, что я дольше его проносила…
Крис подает ей салфетку.
— Ладно, милая. Я позвоню доктору Хэйворту и спрошу, сможет ли он принять нас. Тебе что-нибудь нужно?
Он поправляет плед, укрывая ей плечи. Сомер качает головой и перекатывается на другую половину кровати, отвернувшись от Кришнана, который ведет себя скорее как врач, а не как муж, чья поддержка ей так необходима. Сомер закрывает глаза и трогает низ живота, как она делала бессчетное количество раз за день. Но сейчас жест, который обычно успокаивал ее, кажется наказанием.
* * *
Первое, что видит Сомер, когда открывает глаза, — это стойку капельницы рядом с кроватью. Сомер поскорее зажмуривается в надежде вернуть сон, в котором она качает на качелях ребенка. Кто это был, девочка или мальчик?
— Все прошло хорошо, Сомер. Все чисто, и я не вижу причин, почему бы тебе не попробовать еще раз забеременеть через несколько месяцев. — Доктор Хэйворт в хрустящем белом халате смотрит на нее, стоя в ногах кровати. — Отдохни немного, а я снова приду проведать тебя перед выпиской.
Перед тем как уйти, он легонько похлопывает ее по накрытой простыней ноге.
— Спасибо, доктор, — раздается голос из другого конца палаты, и Сомер понимает, что Кришнан тоже здесь. Он подходит к кровати и, склонившись, кладет руку жене на лоб.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чисто, — отвечает Сомер.
— Чисто? — повторяет он, сдвинув брови и наклонив голову.
— Он сказал «чисто». Доктор Хэйворт, сказал, что теперь у меня все чисто. Но как же тогда было до этого? Когда я еще была беременна?
Ее взгляд останавливается на люминесцентных лампах, гудящих над кроватью. Девочка или мальчик? А глазки какого цвета?
— Но, милая, он же только хотел сказать, что… Ты же сама знаешь, что он имел в виду.
— Да, я знаю, что он имел в виду. Он хотел сказать, что там больше ничего нет: ни ребенка, ни плаценты, ничего. Моя матка снова хорошая и пустая. Чистая.
В палату входит улыбающаяся медсестра.
— Пора принимать обезболивающее.
Сомер качает головой.
— Я не хочу.
— Тебе надо его принять. Ты будешь лучше себя чувствовать.
— Я не хочу лучше себя чувствовать!
Она отворачивается от медсестры. Им не понять, что она потеряла не просто ребенка. Она потеряла все. Имена, которые мысленно перебирала, лежа ночью в кровати. Образцы краски, подходящие для стен в детской, которые складывала в ящик письменного стола. Мечты о том, как она будет качать своего ребенка на руках, помогать ему делать домашние задания и подбадривать с трибуны школьного стадиона. Теперь ничего этого нет. Все растворилось в густом тумане. Они не понимают этого. Ни сестра, ни доктор Хэйворт, ни даже Кришнан. Все они видят в ней пациентку, за которой нужно ухаживать. Человеческий организм, который надо починить. Очередное тело для чистки.
* * *
Сомер просыпается и переводит больничную кровать в сидячее положение. Из телевизора в углу палаты звучит смех. Видимо, уходя в кафе перекусить, Кришнан оставил канал, по которому идет какая-то игра. Никогда в жизни Сомер не думала, что будет так неуютно чувствовать себя в своей больнице — месте, где проработала целых пять лет. А ведь ее всегда охватывало волнение, когда она шла по стерильным коридорам и слышала жужжание динамика больничного радио под потолком. Переодевание в белый халат и поиск карты пациента вселяли в нее уверенность. Это было особое чувство, роднившее ее с Кришнаном, — чувство нужности и власти, которыми наделен врач. То, что произошло, отдалит их с мужем друг от друга. Она это знает. Как ей не хочется быть пациенткой, до чего же бесит невозможность что-то исправить!
Сомер не должна была оказаться здесь в таком положении. Она заранее выбрала эту больницу из-за ее специализации на акушерстве. Восемь тысяч родов в год. Двадцать младенцев родилось только за сегодняшний день, в то время как ее собственного ребенка выскребли из ее тела. У каждой женщины в этом боксе есть малыш, который спит с ней рядом в кроватке. Почему у других это так просто? У мамочек, с которыми она каждый день беседует во время приема, у друзей, даже у той идиотки в телеигре, передающей привет своим детям, которые сейчас смотрят телевизор?
Может быть, природа хочет ей о чем-то сказать? Возможно, я просто не создана для того, чтобы стать матерью.
3
БОЛЬШЕ НИКОГДА
Дахану, Индия, 1984 год
Кавита
Новая схватка. Она идет откуда-то глубоко изнутри, постепенно нарастает и превращается из вялого листа с обмякшими краями в зазубренное лезвие. Кавита уже не успевает отдыхать между накатывающими схватками. Бедра сводит судорогой, в спине что-то пульсирует. Она уже не может не кричать, и издаваемый женщиной звук не походит на человеческий голос. Тело больше не принадлежит ей. Им завладело высшее начало, которому подвластны земля, деревья и воздух. Внезапная вспышка молнии освещает черное небо, и раскат грома сотрясает землю, на которой она лежит. Когда зубы ломают зажатую во рту ветку, Кавита чувствует горький вкус свежей древесины. Последнее, что она помнит, — это разливающееся по телу влажное тепло.
